1.3. Духовная семинария и первые шаги в революцию

В сентябре 1894 года, после сдачи приёмных экзаменов, Иосиф Джугашвили был зачислен в православную духовную семинарию в Тифлисе, которая была тогда одним из лучших учебных заведений Закавказья.
Здание семинарии располагалось в центре Тифлиса, неподалёку от Эриванской площади. На балконе здания висели на железной штанге колокола. В большом дворе около здания росли акации, около которых были скамейки, у стены были сложены большие поленницы дров. Между стеной и дровами было довольно широкое укрытое место с углом, в этом углу часто сидели Иосиф и его товарищи, дискутируя по разным вопросам. Иосиф часто здесь один читал книги.
В глубине двора помещалась начальная школа для детей, которые жили у себя дома и в которой воспитанники 5-го и 6-го классов семинарии давали им пробные уроки.
Напротив входа в здание семинарии была больница, а при входе в него на первом этаже – помещения для инспектора, надзирателей и канцелярии. В подвале располагались гардероб и столовая с кухней. Посреди второго этажа была церковь семинарии. Вокруг неё с окнами на улицу – классы, учительская и квартира ректора с секретной дверью, через которую ректор мог незаметно войти в церковь и наблюдать за поведением учеников. Библиотека и спальные комнаты были на третьем этаже.
В семинарии господствовал иезуитский режим, вызвавший у Иосифа протест и революционные настроения. Он начал тайно посещать нелегальный социал-демократический кружок.
Под влиянием русских марксистов, проживавших в Закавказье И. Джугашвили включился в революционное движение. В нелегальном кружке изучал труды К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, Г. В. Плеханова.
В августе 1898 года он и формально вступает в Тифлисскую организацию Российской социал-демократической рабочей партии, став членом группы «Месаме-даси» – первой социал-демократической организации в Грузии. В 1893 – 1898 годах эта руппа сыграла положительную роль в распространении марксизма, несмотря на свою политическую неоднородность: её большинство стояло на позициях «легального марксизма», склоняясь к буржуазному национализму. Сталин, Кецховели, Цулукидзе представляли то революционное марксистское меньшинство «Месаме-даси», которое стало зародышем революционной социал-демократии в Грузии. И. Джугашвили вёл пропаганду марксистских идей среди рабочих Тбилисских ж.-д. мастерских.
Сам И.В. Сталин позже так вспоминает об этом периоде в беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом:
«Людвиг. Разрешите задать Вам несколько вопросов из Вашей биографии. Когда я был у Масарика, то он мне заявил, что осознал себя социалистом уже с 6-летнего возраста. Что и когда сделало Вас социалистом?
Сталин. Я не могу утверждать, что у меня уже с 6 лет была тяга к социализму. И даже не с 10 или с 12 лет. В революционное движение я вступил с 15-летнего возраста, когда я связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в Закавказье. Эти группы имели на меня большое влияние и привили мне вкус к подпольной марксистской литературе.
Людвиг. Что Вас толкнуло на оппозиционность? Быть может, плохое обращение со стороны родителей?
Сталин. Нет. Мои родители были необразованные люди, но обращались они со мной совсем не плохо. Другое дело православная духовная семинария, где я учился тогда. Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал революционером, сторонником марксизма, как действительно революционного учения.
Людвиг. Но разве Вы не признаёте положительных качеств иезуитов?
Сталин. Да, у них есть систематичность, настойчивость в работе для осуществления дурных целей. Но основной их метод - это слежка, шпионаж, залезание в душу, издевательство, - что может быть в этом положительного? Например, слежка в пансионате: в 9 часов звонок к чаю, уходим в столовую, а когда возвращаемся к себе в комнаты, оказывается, что уже за это время обыскали и перепотрошили все наши вещевые ящики... Что может быть в этом положительного?» (И. Сталин. Беседа с немецким писателем Эмилем Людвигом 13 декабря 1931 г. Соч., т. 13, СС. 115-114).
Одной из первых книг, прочитанных им в 1894 году, был «Капитал» Карла Маркса. Этот труд основоположника марксизма заложил в юном Сталине основы понимания сущности отношений между трудом и капиталом и капиталистического воспроизводства и в дальнейшем использовался им при разработке базы социалистического производства в годы первых пятилеток в СССР.
Увлекаясь изучением марксистской и чтением художественной литературы, Сталин, в период учёбы в Тифлисской семинарии, написал несколько стихотворений, очень понравившихся Илье Чавчавадзе, который опубликовал их в редактируемой им газете на первой странице, на видном месте. В июне–декабре 1895 года на страницах газеты «Иверия» за подписью И. Дж-швили, а затем - Сосело, было напечатано пять стихотворений Иосифа, из которых одно посвящено писателю Рафаэлу Эристави, другое называется - «Луне», а остальные не озаглавлены. Шестое стихотворение, «Старец Ниника», было напечатано в газете “Квали” в июле 1896 года. Эти стихи Чавчавадзе помещал на видном месте первой странице.
Так что уже с юных лет Иосиф Джугашвили стал знаменитым, внеся и свои творения в сокровищницу грузинской культуры.
В 1901 году грузинский общественный деятель М. Келенджеридзе составил пособие по теории словесности, в котором поместил среди лучших образцов грузинской классической литературы стихотворение за подписью Сосело. В 1907 году он же составил и издал “Грузинскую хрестоматию или сборник лучших образцов грузинской словесности” (т. I), в которой на 43-й странице поместил стихотворение Джугашвили, посвященное Р. Эристави.
Обычно человек, пишущий стихи, выдаёт то сокровенное, что находится в его душе. Например, в стихотворении, посвящённом Рафаэлу Эристави, дух патриотизма совершенно отчётливо звучит в каждой строфе. А «Утро» юного Иосифа завершают такие строчки:
«Цвети, о Грузия моя!
Пусть мир царит в родном краю!
А вы учебою, друзья,
Прославьте Родину свою!»

Великим патриотом своей Родины (Грузии, России, СССР) он был до конца своей жизни.

Из книги: Савельев И.В., Харчиков А.А. Космический Корабль ИС – 130. Книга 1. Взлёт. Часть первая. ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ. 1.3. Духовная семинария и первые шаги в революцию

Рецензии

Спасибо, Игвас. Я прежде читал, что Сталин учился в семинарии очень хорошо. И по свидетельству одноклассников, даже в курилке разговаривал не о девках, а о Боге. Его взгляды менялись под влиянием революционеров постепенно, стали появляться выговоры за дисциплинарные проступки - смех в церкви, опоздания с каникул, но учился по-прежнему на отлично. А причиной отчисления стала неявка на выпускной экзамен. Это меня очень удивило.

Сейчас очень много клеветы на него. У него были ошибки, так зачем ещё выдумывать? И тем не менее, трудно найти политическую фигуру, более популярную в нашем народе, чем он.

В наши дни стихи в газете увидеть, наверное, можно. Можно также биться об заклад, что это будет районная газета глубокой провинции. В СССР этот жанр, наоборот, процветал. Особенно в довоенные и послевоенные годы. А уж стихи к праздничной дате — вообще дело святое. Но среди всем известных 1 мая, 7 ноября, а после 1945 г. — и 9 мая, одна дата стояла наособицу: 21 декабря. Именно в этот день трудящиеся Страны Советов всенародно отмечали рождение Иосифа Сталина .

Сказать, что это были плохие стихи, нельзя. Процентов девяносто из них вообще не выходит назвать стихами, хоть убейся. В оставшиеся десять попадают такие авторы, как Борис Пастернак, Анна Ахматова и Осип Мандельштам . Впрочем, сказать, что их подношения «любимому вождю» по-настоящему хороши, тоже не выходит. Максимум — техничны, потому что мастерство, как известно, не пропьёшь.

От всего другого сводит скулы. Как, например, от строк Василия Акшинского :

Нет выше призванья и чести
Нет радости в жизни иной,
Как счастье — со Сталиным вместе
Быть в партии нашей родной.

Бывало и совсем топорно, как в коллективном творчестве белорусских поэтов:

Ты мудрый учитель, средь гениев гений,
Ты солнце рабочих, ты солнце крестьян!
Твоя Конституция — стяг поколений,
Надежда и свет угнетённых всех стран.

На этом фоне даже славословия казахского поэта-жыршы Умурзака кажутся шедевром. Хотя бы по той причине, что соответствуют форме традиционного тюркского эпического стиха:

Светоч мира, Сталин-джан!
Ты горишь, как маяк-великан!
Ты безбрежное море ума,
Воплощённая мудрость сама.

Поэт-семинарист

Можно только догадываться, как от этого всего корёжило самого «вождя народов» и «лучшего друга физкультурников». Потому что Иосиф Сталин поэзию чувствовал и понимал. Более того — сам писал стихи. И они, надо сказать, на голову превосходили все эти бесконечные хвалебные оды «на 21 декабря».

Известно шесть стихотворений, автором которых совершенно точно является Иосиф Джугашвили, тогда ещё студент Тифлисской духовной семинарии. И ещё одно — со спорным авторством: стихотворение «Послушник», датированное вроде бы 1949 годом, было найдено после смерти уже не Джугашвили, а Иосифа Сталина в его архиве.

Мнения насчёт уровня этих произведений, естественно, разделились. Поклонники «строгого царя Иосифа» говорят, что стихи гениальны. Ненавистники «кровавого тирана Сталина» утверждают, что вирши дрянные. На самом деле — ни то, ни другое. Проведём небольшой эксперимент:

И тогда надо мною, неясно,
Где-то там, в высоте голубой,
Чей-то голос порывисто-страстный
Говорит о борьбе мировой...
А в песне его, а в песне —
Как солнечный блеск чиста,
Звучала великая правда,
Возвышенная мечта.

Стройно и хорошо? Да, безусловно. Вот только есть один нюанс. Первые четыре строки написал в 1905 г. Николай Гумилёв . Да-да, про «мировую борьбу» в том числе. Вторые четыре — Иосиф Джугашвили десятью годами ранее. Не зная точно, можно предположить, что писал один автор. Пока ещё не матёрый, но — безусловно — поэт.

Это говорит о многом. Как минимум — о том, что Сталин, будучи двумя годами младше Максимилиана Волошина и годом старше Александра Блока , имел неплохие шансы вписаться в когорту поэтов Серебряного века. Возможно, — и скорее всего — не в высшую лигу. Но стать регулярно публикуемым автором с более-менее пристойным гонораром — почему бы и нет? В конце концов, все известные стихи молодого Джугашвили лишь потому и известны, что были опубликованы в газетах. Конкретно — в короткий период 1895-1896 гг.

Что, кстати, руководством Тифлисской духовной семинарии не то что не поощрялось, но прямо запрещалось. Как запрещалось вообще чтение светской художественной литературы. В кондуите (журнале, куда заносили проступки учащихся) имя Сталина по этому поводу появляется регулярно и часто. Как правило, таким вот образом: «Джугашвили, оказывается, имеет абонементный лист из „Дешёвой библиотеки“, книгами из которой он и пользуется. Сегодня я конфисковал у него сочинение В. Гюго „Труженики моря“, где и нашёл названный лист. Помощник инспектора С. Мураховский ». Инспектор Гермоген приписал: «Мною уже был предупреждён Джугашвили по поводу посторонней книги Гюго „Девяносто третий год“». Резюме ректора: «Продолжительный карцер и строгое предупреждение».

Иосиф Сталин (Коба), 1902 г. Член марксистского кружка. Фото: Public Domain

Путь к революционеру

Что уж говорить о собственных рукописях? Инспектор Дмитрий Абашидзе не скрывал, что охотился конкретно за Джугашвили: «В девять часов вечера в столовой инспектором была усмотрена группа воспитанников, столпившихся вокруг Джугашвили, что-то читавшего им. При приближении к ним Джугашвили пытался скрыть записку и только при настойчивом требовании обнаружил свою рукопись». В другой раз тот же инспектор применил, как говорят в полиции, «меры физического воздействия». Силой отнял у семинариста Джугашвили тетрадь, откуда тот читал сокурсникам стихи. Далее было вот что: «Сам принёс керосин и заставил нечестивцев сжечь крамольную тетрадь».

Такое противостояние развивается по законам тенниса: острее дашь — острее получишь. Поначалу Джугашвили — это ещё не вожак бунта. Так, когда его товарищи, желая сорвать службу, начали мерзко подвывать пению «Аллилуйя», то вина нашего героя состояла лишь в том, что он смеялся над проделкой громче прочих. Потом пошли уже штучки похлеще. Когда на уроке по Ветхому Завету был задан вопрос о том, как понимать слова «И обонял Бог благоухание жертвы Ноевой», Иосиф как бы про себя, но громко сказал: «Значит, запахло шашлыком!» Этим он вызвал продолжительный истерический хохот своих соучеников.

Финал, в общем, известен. Иосиф дрейфует к марксистам и берёт себе псевдоним из книги, которая была в семинарии запрещена строжайше: из повести грузинского писателя Александра Казбеги «Отцеубийца». Главного героя, разбойника, который жестоко мстит властям, там звали Коба. Инспектор Дмитрий Абашидзе, в свою очередь, добивается исключения такого неудобного студента. Поэзия потеряла перспективного, как кажется, поэта. Революция приобрела перспективного — уже без всяких «кажется» — вожака.

Летом 1894 года 15-летний Сосо Джугашвили приехал в Тиф-лис поступать в духовную семинарию. Считается, что это было решение матери: она хотела, чтобы сын стал священником. Никто никогда не сказал ни слова о том, как к этому выбору относился сам Сосо, который к тому времени был отнюдь не ре-бенком. Хотел ли он стать священником, был ли он религиозен? Об этом решительно ничего не известно, за исключением того, что в Гори, как и позднее в семинарии, он с удовольствием пел в церковном хоре . К позднейшим рассказам мемуаристов, что еще в Гори Сосо стал атеистом и даже читал Дарвина, следует относиться с осторожностью, хотя Дарвин действительно входил в число самых популярных книг и служил для молодежи той эпо-хи отправной точкой религиозных сомнений .

Был ли у него выбор? Вроде бы учитель пения из Горийского духовного училища как раз в тот год перешел работать в Тифлис-скую учительскую семинарию и предлагал помочь пристроить Сосо туда, но Кеке настояла именно на духовной семинарии . Впрочем, мы не знаем многих подробностей, потому не можем судить, на-сколько тогда эта альтернатива представлялась реальной. Бесо, отец, вообще считал дальнейшее ученье блажью и даже однаж-ды попытался определить мальчика вместо училища на фабрику Адельханова в Тифлисе . Быть может, яростная борьба матери за возможность для сына учиться произвела впечатление на тех, кто позднее помог ему попасть в семинарию. Вместе с тем можно быть уверенными, что Сосо учиться хотел и старался.

Поступление в семинарию было сопряжено с двумя большими проблемами: туда брали главным образом детей из духовного звания и за обучение нужно было платить . Социальное происхождение Ио-сифа Джугашвили вплоть до самой революции во всех полицейских анкетах обозначалось как «из крестьян», а денег у Екатерины Гла- ховны решительно не было. Сосо вслед за прошением ректору семи-нарии от 22 августа о позволении держать вступительный экзамен подал в сентябре месяце второе — о зачислении на казенный счет. Был принят и получал содержание за счет епархии. Его биограф А. В. Островский предположил, что юноше мог оказать протекцию один из преподавателей горийского училища . Так или иначе, глав-ную роль, по-видимому, сыграли все же способности и прилежание Сосо, без этого никто не стал бы за него хлопотать.

Он попал в семинарию в непростой момент: как раз возобновля-лись занятия после полугодового перерыва, вызванного волнения-ми среди семинаристов. Тифлисская семинария, несмотря на весь-ма строгий внутренний распорядок (или как раз благодаря ему), была местом неспокойным и оказалась рассадником бунтарства. В 1885 г. исключенный за неблагонадежность будущий социалист С. Джибладзе избил ректора семинарии Чудецкого, на следующий год ректор был убит другим выгнанным учеником Лагиашвили . Группа учеников была исключена в 1886 г., среди них будущий активный большевик Михаил Цхакая . Выпускниками семинарии были участники первых в Тифлисе революционных кружков на-чала 1890-х гг. Ной Жордания, Сильвестр Джибладзе. Они вместе с М. Цхакая имели непосредственное отношение к забастовке се-минаристов в конце 1893 г. После этого семинарию на полгода за-крыли, отчислили 87 активных забастовщиков, в том числе Влади-мира (Ладо) Кецховели и Алексея Гогохия, горийских уроженцев и знакомых Джугашвили. Из-за прекращения занятий вернулся в Гори и Михаил (Миха) Давиташвили. Ладо Кецховели был пос-тарше Сосо Джугашвили, волнения застали его в третьем классе. Миха учился в первом и на следующий год оказался в одном классе с Сосо, хотя и в разных отделениях (отделения появились из-за того, что после возобновления занятий в семинарии оказались два первых класса: новый и недоучившийся прошлогодний). Кецхове- ли позднее стал тем, кто привлек Сосо в социал-демократические кружки. Не только Иосифа Джугашвили, но и еще нескольких его соучеников ждало будущее активных социал-демократов, кроме Ладо Кецховели и Давиташвили, назовем Иосифа Иремашвили и Дмитрия Гогохия. Впоследствии эта традиция не пресеклась, Тифлисская духовная семинария продолжала выпускать револю-ционеров, десятью годами спустя из нее вышел Анастас Микоян.

Семинарское бунтарство имело как общие, так и частные при-чины. С одной стороны, росли социальный протест, недовольство и радикализация интеллигенции, эти процессы докатывались и до Грузии. К этому прибавлялось усиление политики церковной русификации, вызывавшей естественное недовольство местного духовенства. И в духовном училище, и в семинарии преподавание велось на русском языке. Параллельно возникали разнообразные националистические движения, требования школьного обучения на родном языке, что в условиях Грузии немедленно оборачива-лось соперничеством элит «туземных» (как их называли на языке официального делопроизводства того времени) народностей, каж-дая из которых претендовала на свой алфавит, литературный язык и школу . С другой стороны, семинаристов раздражали суровые порядки учебного заведения, жесткая регламентация поведения и режима, длительные обязательные церковные службы. Тем бо-лее что многие юноши, наверное, оказались в семинарии не из-за глубокой религиозности и искреннего желания стать священником, а по житейскому расчету и скудости выбора мест учебы. Стоит ли удивляться, что строгость семинарии приводила к обратному ре-зультату? Ученики шли в революционные организации и станови-лись ярыми атеистами. Сам Сталин в беседе с Э. Людвигом в 1931 г., отвечая на вопрос, не плохое ли обращение со стороны родителей толкнуло его на оппозиционность, сказал, что родители обраща-лись с ним совсем не плохо, «другое дело духовная семинария, где я учился тогда. Из протеста против издевательского режима и ие-зуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал революционером» . Несколько десятилетий спустя Сергей Берия, сын Л. П. Берии, записал примечательные слова Сталина. Тот удивлялся, отчего Ленин так сильно ненави-дел церковь: «Мы с Микояном часто задавали себе вопрос, в чем была причина. В нашем случае это чувство понятно: мы бывшие семинаристы. Но в отличие от Ленина наша враждебность к ре-лигии не имеет под собой никаких личных мотивов. Должно быть, что-то произошло в его жизни, из-за чего он стал таким непримири-мым по отношению к православию» . Итак, для Сталина семинарс-кое прошлое обусловливало неприязнь к церкви и религии, причем ничего специфически личного в этом чувстве не было.

Но не следует обманываться рассказами мемуаристов и пола-гать, что Сосо с первых шагов в семинарии вел себя как бунтарь. Как минимум, первые два класса ничего подобного не было. Это доказывают как сохранившиеся сведения о его успеваемости, так и данные кондуитного журнала о проступках учеников.

Копии материалов семинарии имеются в собрании фонда Сталина бывшего ЦПА ИМЭЛ. Подлинники, по всей видимости, следует искать в архивах Грузии. Было ли то следствием низкой квалификации сотрудников или намеренного стремления запутать читателя, но машинописные копии, сделанные в 1930-х годах, весьма небрежны: сведения о Джугашвили вырваны из контекста, встречаются явные ошибки, неясно, как выглядел и был оформ-лен подлинный документ; местами складывается впечатление, что в копии механически соединены выдержки из разных документов. Очевидно, в отдельных случаях это не столько копии, сколько вы-писки из подлинников — классных журналов, годовых табелей. Имеются копии ассистентских и преподавательских экзаменаци-онных ведомостей, исходное соотношение между которыми и рас-пределение обязанностей преподавателя и ассистента на экзамене не вполне понятны. Некоторые копии экзаменационных ведомос-тей снабжены совершенно анекдотическим заголовком «Товарищу СТАЛИНУ выставлены отметки по следующим предметам».

Для прижизненных биографов Сталина вопрос о семинарии был несколько неловким и двусмысленным: все же не самое под-ходящее место для революционера, марксиста и атеиста. Оттого, вероятно, и скопированы семинарские документы были так неук-люже. Оттого и в воспоминаниях товарищей по семинарии царит столь показательный разнобой, когда одни утверждали, что Сосо был лучшим учеником, другие — что чуть ли не с самого поступ-ления забросил занятия, сделался борцом с семинарской кос-ностью, ханжеством и суровым режимом (то и другое, впрочем, лежит в русле рассказов о маленьком Сталине как чудо-ребенке, а также прирожденном вожаке и защитнике угнетенных). В са-мом деле, мудрено решить, что из этого более к лицу будущему вождю советского государства. Эта же идеологическая путаница просматривается в позднейшем доносе на главного семинарского «гонителя» Сталина — иеромонаха Димитрия (Абашидзе), кото-рый в 1940 г. был репрессирован, причем доносчик подчеркивал, что именно Абашидзе выгнал вождя из семинарии .

Сведения из семинарских учебных ведомостей дают представ-ление о том, чему учили в семинарии. А это был основной образо-вательный багаж будущего главы советской державы.

Судя по экзаменационным ведомостям, за 1 класс семинаристы сдавали священное писание, русскую словесность, гражданскую историю, математику, грузинский и греческий языки, славянское и грузино-имеретинское пение. В ассистентской ведомости Иоси-фу Джугашвили по всем предметам поставлены 5, лишь по гре-ческому языку 4. В преподавательской, кроме греческого, 4 стоит еще по гражданской истории и 4 с плюсом по математике .

Если же смотреть не экзаменационные, а годовые отметки, то они менее ровные. Сосо не был ни сверхъестественным отлични-ком, ни сходу забросившим занятия учеником, как кажется из вос-поминаний его сотоварищей. Он учился неплохо, а успеваемость год от года действительно становилась хуже, но очень постепенно.

В первом классе по священному писанию Джугашвили сдавал такие темы, как «О выходе Авраама из Ура Халдейского в землю Ханаанскую», 5-я глава книги «Исход», «Первые священнодействия новопоставленных Аарона и его сыновей». Отметки по четвертям колебались от 3 до 4 с плюсом, итоговый балл 4 и 3 за сочинение.

По русской словесности среди тем: «Лес» Аксакова, «Харак-тер Гринева», сказка «Правда и кривда», понятие о сказке, басня «Осел и соловей» и понятие о басне. Отметки от 3 до 5, годовая 4, за сочинение тоже 3, а задание заучить балладу «Утопленник» исполнено вовсе на 3 с минусом.

По гражданской истории сдавал: «Исторические племена», «Предмет и задача истории», «Источники истории», «Понятие о летосчислении», «Деление всеобщей истории по времени», «Географический обзор древнего мира с указанием древних исто-рических народов». Среди сданного фигурировали Древний Еги-пет, Греция, Троянская война, падение Западной Римской Им-перии, лангобарды. И, хотя Г. Глурджидзе вспоминал, что Иосиф больше других предметов любил гражданскую историю и всегда имел 5, учебные ведомости свидетельствуют иное: в первом клас-се были тройки, за сочинение 4 с минусом, годовую вывели 4.

Математика в первом классе включала умножение и деление отрицательных чисел, умножение многочленов, «способ сравне-ния неизвестных», извлечение квадратного корня. Оценки 3 и 4, к концу года четверок стало больше. По грузинскому языку чита-ли главы Евангелий, отметки тоже от 3 до 5, сочинение 4 с мину-сом, годовой балл 5. По греческому языку проходили склонения, Джугашвили получал тройки и четверки, но четверок больше. Не было сплошных пятерок и по любимому, по уверению мемуа-ристов, пению славянскому и грузинскому .

Что касается записей в кондуитном журнале за первый класс, то провинности Иосифа Джугашвили были мелкими и невинны-ми, даже слишком ребячливыми для парня, которому в этом клас-се исполнилось шестнадцать. Разговаривал и смеялся в спальне, толкался, дразнился, стоял в церкви прислонясь к стене; «во время свободного урока (греч[еского] языка — по болезни пре-подавателя) ученики 1 класса: Карабелов, Джугашвили, Лиадзе, Цинцадзе Федор, не обращая внимания на то, что в соседнем классе был урок словесности, стали петь по-грузински хором, так же громко, как поют в церкви»; «явившись в 1 кл. 1-е отд. на сильный крик, я увидел Лаперова, который в сильном раздра-жении кричал на Иремашвили и Джугашвили. Оказалось, что два последние ученика систематически насмехаются над Лаперовым, всячески дразнят его и издеваются над ним, чем и приводят его в раздражение» .

Поступление в семинарию означало для юноши из Гори переезд в большой город. В Тифлисе тех лет кипела общественная жизнь, существовало образованное общество, среди состоятельных горо-жан были выпускники не только петербургского, но и заграничных университетов. Выходило полтора десятка газет на армянском, русском и грузинском языках. Имелись кружки либерально-на-ционалистической интеллигенции, идейные течения и споры, за-рождались политические партии. Однако, для юного семинариста из провинции идейная жизнь города, наверное, была еще довольно далеко, а помимо этого — и в первую очередь — должны были привлекать иные, более простые и очевидные соблазны. Большой шумный город, с его знаменитыми базарами, многолюдными (после маленького Гори) улицами, лавками, трактирами и духанами, на-рядной и не очень публикой, запретными для семинаристов теат-рами, но, наверное, доступными величественными храмами.

От городских соблазнов молодых людей должен был ограждать строгий распорядок. Большую часть времени они проводили в сте-нах учебного заведения, свободное время и возможность выходить в город были весьма ограничены. Не разрешалось читать газеты и посторонние программе книги. Тем не менее уже летом после 1 класса Иосиф Джугашвили выступил в новом, неожиданном качестве: несколько его лирических стихотворений были опубли-кованы в газете «Иверия», которую издавала группа либеральных тифлисских интеллигентов, по настроению грузинских патриотов и просветителей со склонностью к национализму, во главе с Иль-ей Чавчавадзе. «Иверия» поддерживала начинающих грузинских литераторов. Первое стихотворение «Роза бутон раскрыла» поя-вилось 14 июня 1895 г. за подписью «И. Д-швили», следующие три вышли той же осенью, 22 сентября, 11 и 24 октября, они были под-писаны «Сосело» («Когда на небе ясная луна», «Месяцу», «Рафа-элю Эристави») и последнее 25 декабря («По земле этой он, словно тень, бродит»). Стихи с налетом романтического патриотизма и намеком на свободолюбивые порывы, но пока не более того. Пока ничто в них не предвещало ни революционера, ни приверженца идей классовой борьбы и обличителя социального неравенства.

Во втором классе Иосиф Джугашвили по-прежнему был впол-не успевающим учеником, отнюдь не первым, но в группе лучших в классе .

Во втором классе по священному писанию он сдавал «О разде-лении земли ханаанской на уделы, о городах убежища»; историю создания и авторство Книги Царств и Книги Паралипоменон; со-держание Книги Есфирь и Книги Ездры. Отметки 3 и 4, годовая 4 и за сочинение 3. По Библейской истории изучалась история Иосифа, история царства Израильского до его разрушения, Сосо получал также 3 и 4, за сочинения 3 и даже 2 с плюсом, итоговая была выведена 3.

По русской словесности в учебных ведомостях указаны темы от песен XIII-XVII вв., гимна «Коль славен» (неясно, разбира-ли ли семинаристы стихотворение М. М. Хераскова или разу-чивали написанный на него гимн Д. С. Бортнянского), сатиры А. Кантемира «К уму своему» и стихотворения Г. Р. Державина «На смерть князя Мещерского» до пушкинского «Клеветникам России» и драмы А. Н. Островского «Гроза», отметки у Джугаш-вили 4 и 5, годовой балл 4.

По гражданской истории Сосо сдавал темы: Плантагенеты в Англии; начало представительного правления в Англии; Сто-летняя война; Жанна д"Арк; призвание Рюрика; Олег, Игорь, Ольга, Святослав; Юго-западная Русь во время нашествия татар и после этого нашествия; Литва и Ливонский орден, Миндович; княжение св. Владимира и других князей до Владимира Монома- ха; внешняя политика Ивана IV; Феодор Иоаннович. Отметки 4,

3, годовой балл 4, за сочинения 3 1/2.

По математике: равенство прямоугольных треугольников, перпендикулярные и наклонные линии, трапеция, определение правильного вписанного квадрата, шестиугольника и треуголь-ника. Отметки от 3 с минусом до 4 с минусом, но годовой балл 4.

На занятиях греческого языка переводил из «Одиссеи», «Илиа-ды», Геродота, получил также 3 и 4, годовая 4. На уроках гру-зинского языка — грамматика, «Деяния св. Апостолов», октоих, получил 5 и 4, годовой балл 4. По славянскому пению получил 5, по грузинскому 4 . Кстати, из краткой машинописной выписки из «Книги для записи наблюдений инспекции за поведением вос-питанников Тифлисской духовной семинарии в 1894/5 уч. году и в 1895/6 уч. году» узнаем, что Иосиф Джугашвили был первым тенором правого семинарского хора .

Провинности его за второй класс, отмеченные в кондуитной книге, по-прежнему вполне ребячливые. Шумел, прыгал, громко смеялся («Чахнаев В. (1 кл.) настолько дико подпевал грузинско-му хору во время пения «аллилуа» (после апостола), что многих учеников рассмешил; особенно сильно хохотал Джугашвили»), опоздал на утреннюю молитву, препирался в столовой с прислу-гой из-за хлеба. Главным проявлением строптивости юноши, ко-торому в те дни как раз исполнялось 17 лет, оказалось нежелание подстричь отросшие волосы .

Летом 1896 г., после окончания второго класса, Сосо опубли-ковал еще одно стихотворение под названием «Старый Ниника», снова за подписью «Сосело», но на этот раз не в «Иверии», а в га-зете «Квали» («Борозда»). Смена газеты симптоматична. «Квали» редактировал Г. Е. Церетели, она была радикальнее «Иверии», и вокруг нее группировались участники кружка «Месаме-даси». Кружок возник в начале 1890-х гг., а летом 1895 гг. Е. Церетели пригласил его членов сотрудничать в «Квали». Еще через год, в 1897, Церетели предложил Ною Жордания, Филиппу Махарадзе, Ивану Лузину редактировать газету, и она окончательно превра-тилась в орган легальных марксистов (позднее, после раскола социал-демократического движения на меньшевиков и большеви-ков, «Квали» сделалась меньшевистской). То обстоятельство, что «Старый Ниника», последнее (как оказалось) из вышедших из пе-чати стихотворений Сосо, было напечатано в «Квали», говорит о том, что у него появился интерес к общественно-политическим идеям, а также новый круг знакомых. Знакомство это было пока не очень близким, и Сосо явно еще не стал своим среди социалис-тов, раз появился в редакции только через год после ее соединения с «Месаме-даси». Сложно представить, чтобы для редакционных активистов Сосо был чем-то иным, нежели способным, но ничем пока не примечательным семинаристом младших классов.

Сосо между тем менялся, и это начало сказываться на учебе. Нельзя сказать, что он ее забросил, но успеваемость за третий класс стала ухудшаться.

В третьем классе (1896/1897 учебный год) Джугашвили сдавал по священному писанию: объяснение Книги Иова; об авторстве Псалтыри; псалмы Моисея и Давида; псалмы Соломона, Емона, Ефома, сынов Ноеевых и анонимные; составитель, сущность и цель Кн. Притч; объяснение главы Кн. Екклезиаста; сведения о Кн. «Премудрости Соломоновой». Общий балл получил 4, но го-довые были 3, а среди отметок наряду с 3 и 4 была и 2. По цер-ковной истории: религиозно-нравственное состояние языческого и иудейского мира в эпоху явления в мир Христа; гонение при Диоклетиане; Св. Писание и Св. Предание; епископ и епископ-ское управление; о крещении еретиков; о расколах в Риме и Кар-фагене; Христианство в Европе; Второй Вселенский Собор; ари- анская ересь. Отметки по этому предмету имел неважные, самая высокая 4 с минусом, но были 3, 3 с минусом и даже 2 с минусом. В декабре получил 2 с плюсом за сочинение, годовую вывели 3, а за сочинение 2.

Со словесностью дела обстояли получше. Темы: «Недоросль»; художественность и искренность басен Крылова (за Крылова, если верить выписке из журнала, Сосо получил даже 7 баллов); содер-жание «Горе от ума» Грибоедова (ответ оценен в 1 балл); о Ломо-носове. Отметки 3, 4 и 5, годовая 4 и годовое сочинение на 3.

По логике: о законах мышления; закон тождества; закон противоречия; исключение третьего недостаточного основания; о видах суждений по связности, степени достоверности; методы систематические и дидактические. Отметки получал 4 и 5, годо-вая 4, но по сочинению и здесь была 3.

По гражданской истории: Швеция при королях; вступление на престол Карла XII; возвышение Бранденбурга; великий кур-фюрст Фридрих I, король прусский Вильгельм I; история России в 13 веке; Екатерина II; Людовик XIV. По истории Джугашви-ли сдавал на ровную 4, однако и здесь сочинения не удавались: 1 с минусом, 3, годовое на 3.

В курсе математики изучали линии параллельной плоскости, поверхность призмы, объем пирамиды. Отметки: 4 с минусом, 4, 3, 1, 2. Общий балл 3, годовой 3. По греческому языку Сосо сдавал перевод из Демосфена, получали 3 и 4, годовая 4. Очень неров-ные оценки по грузинскому языку (чтение псалмов и канона), встречались 5, 4 с плюсом и минусом, 3, 2 и 1, итоговую вывели 3, а вот за годовое сочинение получил 5. По пению годовой балл был 4, среди отметок и 5, и 2 .

Появилось нечто новое и в кондуитном журнале. В том учеб-ном году главные проступки Иосифа Джугашвили были связаны с чтением. Инспектор дважды отнимал у него романы В. Гюго, в третий раз он попался с книгой популярного тогда этнографа и социолога Шарля Летурно. Книги юноша брал по абонементу «Дешевой библиотеки». Из других его провинностей в течение года инспекторы отметили только опоздания на церковные служ-бы, опоздания на утреннюю молитву и чай, болтовню в классе . Особых проявлений бунтарства по-прежнему не заметно, что бы ни говорили некоторые мемуаристы.

Чем в ту пору зачитывались семинаристы и в их числе Сосо Джугашвили? Авторы воспоминаний о Сталине говорят о чтении классической русской литературы, грузинской, с неизменно лю-бимым «Витязем в тигровой шкуре» Шоты Руставели, произведе-ниями современных авторов — Александра Казбеги, Важа Пша- вела, Ильи Чавчавадзе (редактора газеты «Иверия»), Игнатия Ниношвили (рано умершего писателя, участника «Месаме-да- си»). Называют произведения Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевско-го, Шекспира, Шиллера, Д. И. Писарева, М. Е. Салтыкова-Щед-рина, Н. В. Гоголя, У. Теккерея; историческую литературу, в т. ч. по русской истории, истории Великой французской революции, революции 1848 г. и Парижской Коммуны .

Этим свидетельствам мы склонны верить, т. к. это довольно ти-пичный круг чтения того времени. Обратим еще внимание на упо-мянутую выше книгу Ш. Летурно, а также «Историю культуры» Юлиуса Липперта (1839-1909), этнографа и историка культуры, выводившего все формы культуры из трудовой деятельности чело-века (см. из воспоминаний Г. Глурджизде). Вспомним, что работы Ч. Дарвина, по мнению мемуаристов, Сосо читал еще в Гори. Эта научная и научно-популярная литература служила тогда форми-рованию материалистического и атеистического мировоззрения. Стоит заметить, что в семинарии не преподавали естественных наук . Однако у покинувшего ее Джугашвили осталась задол-женность перед семинарской библиотекой: речь шла об учебни-ках истории, геометрии, книгах Г.-Л. Фигье по римской истории и Дж. Тиндаля по физике. Таким образом, Иосиф Джугашвили пытался ознакомиться с естественными науками, и можно отчасти поверить Г. Паркадзе, вспоминавшему, что Сосо заинтересовался химией Д. И. Менделеева, и П. Капанадзе, утверждавшему, что тот изучал геологию и химию . Отчасти — поскольку, конечно же, путем самостоятельного чтения можно было не изучить эти на-уки, но только составить себе о них кое-какое представление. Означал ли интерес к естествознанию, что Сосо целенаправленно шел к атеизму? Вполне возможно, но никаких достоверных свиде-тельств на эту тему не существует. Набор воспоминаний о том, что он быстро разочаровался, порвал с религией, даже о его юношес-ких грубых кощунственных выходках, вряд ли можно принимать на веру, здесь мы снова сталкиваемся с тем, что мемуаристы под-делывали свои рассказы под официальную биографию Сталина, согласно которой ему надлежало быть атеистом и материалистом.

Брал Джугашвили в библиотеке семинарии и французскую грамматику. Нам еще предстоит встретить упоминания о том, что он в разные моменты своей ссыльной жизни пытался учить французс-кий и немецкий языки, хотя известно, что он так ими и не овладел.

Мы более-менее представляем себе вкусы и литературные пристрастия зрелого Сталина. Можем судить о том, что ему преподавали в семинарии. Но нет сведений о том, как он вос-принимал и переживал прочитанное, какие из книг сыграли более значительную роль в формировании его взглядов. Впро-чем, вряд ли он в этом сильно отличался от своих сверстников, а в нашем распоряжении есть два мемуарных текста, подробно рассказывающих как раз о роли книжных впечатлений и круге чтения вообще. Это воспоминания И. Г. Церетели и А. И. Мико-яна. Оба взрослели в Тифлисе в ту же эпоху, оба тоже пришли к социал-демократии.

Ираклий Георгиевич Церетели (1882-1959), обладатель кня-жеского титула, сын издателя газеты «Квали», будущий мень-шевистский лидер и член социал-демократической думской фракции, принадлежал к среде состоятельной грузинской интел-лигенции и учился в тифлисской гимназии. Бывшие семинаристы типа Ноя Жордания казались ему людьми, плохо говорившими по-русски, не обладавшими общей культурой и широтой взгля- дов . И. Г. Церетели вспоминал о чтении русской, грузинской и европейской классики (Гете, Шиллер, Гейне, Шекспир, Дик-кенс, Теккерей, Флобер, Бальзак, Мопассан, Ибсен, Сервантес), особенно отмечал «Витязя в тигровой шкуре», говорил о своей любви к русской классике («Пушкина, Лермонтова, Некрасова я любил так, что главные их произведения знал почти сплошь наизусть. Гоголя, Достоевского, Толстого и Тургенева я тоже перечитывал бесчисленное множество раз»), особенно же к Пуш- кину . Решающее влияние, определившее уход в революционную среду, на него оказали в первую очередь статьи Добролюбова, а также Белинского, Писарева и Чернышевского. Роман «Что делать?», запрещенный для гимназистов, в виде вырезанных лис-тов «Современника» ходил у молодежи по рукам . Для И. Г. Це-ретели, в отличие от Иосифа Джугашвили, влияние шестидесят-ников было еще и личным, составлявшим домашнюю атмосферу. Церетели не упоминал об интересе к естественным наукам.

Анастас Иванович Микоян, сын сельского плотника из Тиф-лисской губернии, был гораздо ближе к И. Джугашвили по соци-альному происхождению и закончил ту же Тифлисскую духовную семинарию через десяток лет после него. В своих воспоминаниях Микоян рассказал, что как только достаточно освоил русский язык, то принялся читать популярные брошюры по естествозна-нию, книги Тимирязева и Дарвина. Попытался прочесть «Основы химии» Д. И. Менделеева, но понять этой книги не смог: недо-ставало знания математики. Затем под влиянием однокашника занялся книгами по истории, преимущественно читал о Великой французской революции, которой очень увлекся; история англий-ской революции заинтересовала его меньше. Потом в его руки по-пали сочинения Писарева, «в формировании моего мировоззре-ния, в общем моем воспитании, в выработке характера Писарев сыграл очень большую роль». За Писеревым последовали Бе-линский и Добролюбов, и только после их статей Микоян начал читать художественную литературу, русскую классику. До того, признается он, художественная литература казалась ему несе-рьезными выдумками, оторванными от реальной жизни. Помимо русской классики, он прочел Диккенса, Д. Лондона, А. Дюма, В. Гюго, Ибсена, «Разбойников» Шиллера. Особенное впечат-ление на Анастаса Ивановича произвели «Овод» Э.-Л. Войнич и «Что делать?» Чернышевского. После Чернышевского начался интерес к социалистам, Оуэну, Фурье, Сен-Симону .

Можно представить, что круг чтения молодого Иосифа Джу-гашвили был в том же русле, что у его ровесников, не столь обширным и утонченным, как у Ираклия Церетели, но и не на-столько прагматичным, как у Анастаса Микояна. Художест-венную литературу он, по-видимому, читал и любил с довольно раннего возраста.

Ну и, разумеется, все рассказчики твердят, что уже в семина-рии Иосиф Джугашвили изучал «Капитал» К. Маркса и другую марксистскую литературу, включая нелегальную. Ничего другого они сказать и не могли, поэтому оставим открытым вопрос о том, в какой именно момент Сосо приобщился к марксизму и какое от-ношение местный извод марксизма имел к трудам Карла Маркса. Заметим лишь, что тогда в Тифлисе первые марксисты появились совсем недавно и соответствующей литературы было очень мало. Не стоит к тому же преувеличивать образовательный уровень этих первых марксистов. Первоначальное знакомство с идеологией, ко-торая стала потом определяющей, происходило отнюдь не по тру-дам К. Маркса, а по ходившим по рукам разного рода рефератам собственного изготовления. Г. Уратадзе, говоря приблизительно о 1902-1903 гг., т. е. времени собственного вхождения в социал-де-мократию, утверждал, что Н. С. Чхеидзе (известный под кличкой «Карло») «считался в то время единственным человеком, который читал, как уверяли, «Капитал» Маркса. Некоторые даже добавляли, что он как будто по автору «Капитала» и носит как псевдоним имя Карл» . К сообщениям Уратадзе следует относиться с осмотритель-ностью как мемуарист он весьма ненадежен. Для сравнения укажем еще на письмо месамедасиста и впоследствии одного из активней-ших грузинских большевиков Александра Цулукидзе, написанное в ноябре 1897 г. Он просил знакомую, Елену Чичинадзе, вернуть книгу Маркса, которую передал через Н. Жордания, поясняя, что другую такую книгу купить не сможет, поскольку она стоит целых 25 рублей . Отсюда следует, что не один Чхеидзе в этом круге мо-лодых радикалов читал Маркса, но также видна малодоступность этой книги. Вероятно, читавших Маркса в Тифлисе все же были единицы. Тот же Цулукидзе в октябре 1904 г. написал статью, представлявшую собой краткое изложение марксистской политэко-номии («Отрывки из политической экономии»), поясняя читателю, что «экономические принципы «Капитала» до сих пор никто не из-ложил полностью на грузинском языке» . А. И. Микоян, попавший в тифлисскую семинарию уже после революции 1905-1907 гг., читал Маркса сам и свидетельствовал о широком присутствии «Капи-тала» среди семинаристов, которые даже сравнивали разные его переводы (русские) и, мало того, способны были сослаться на него в споре с преподавателем. Таким образом, марксизм за десятилетие значительно распространился. Когда и по какой именно литерату-ре знакомился с ним Иосиф Джугашвили, мы не знаем.

Возникшие среди семинаристов-ровесников Джугашвили кружки сначала были направлены на чтение и самообразование. То, что они с самого начала обставлялись как нелегальные, про-истекало из репрессивного режима семинарии, но отчасти, на-верное, и из-за распространившейся уже среди молодежи будо-ражившей нервы своего рода моды на запретное и нелегальное. Дружными заверениями наших мемуаристов, что организатором кружков был Сосо Джугашвили, следует пренебречь. Но между строк тех же мемуарных текстов просвечивает действительная картина. Организаторами были старшие ученики семинарии и бывшие семинаристы, а лидером кружка, к которому принадле-жал Джугашвили, являлся Сеид Девдориани. Кажется правдо-подобным свидетельство, что он ориентировался исключительно на цели самообразования и был недоволен политизацией кружка. Возможно, но не наверняка, что на этом этапе Джугашвили стал выдвигаться в лидеры кружка. За это говорит его последующее умение (и желание) становиться лидером и аргументация, к ко-торой он, по воспоминаниям товарищей, тогда прибегал. Позднее очень сходными аргументами он пользовался при работе в круж-ках рабочих. Слушатели запомнили его выразительную фразу: зачем, мол, нам изучать астрономию, солнце и без нас знает свой путь, а вот нам нужно бороться за свои права .

Когда появились эти семинарские кружки? Судя по учебным отметкам и содержанию кондуитных записей, никак не раньше третьего класса Сосо, то есть 1896/1897 учебного года. К этому периоду относит кружки и официальная биография Сталина, что должно бы нас скорее насторожить, нежели убедить, ведь в офи-циальной версии роль Сталина неизменно преувеличивалась, а время его вхождения в революционное движение отодвигалось к более ранней дате.

С. Девдориани вспоминал, что пригласил Сосо присоединиться к уже существовавшему тогда кружку в конце 1896 г. Приобщение Сосо к революционной работе его официальные биографы связывали с влиянием «старшего товарища» Ладо Кецховели. Стоит обратить внимание на то, что Ладо, знаменитый среди семинаристов из-за забастовки конца 1893 г., вновь приехал в Тифлис осенью 1897 г., с осени предыдущего 1896 года он работал писцом сельской канце-лярии в Горийском уезде, но Джугашвили в это время находился в Тифлисе, и непонятно, часто ли они встречались осенью—зимой того года . Таким образом, можно предположить, что в кружке для чтения Сосо состоял с середины третьего класса, а в сторону боль-шей политизации двинулся в 1897/1898 г. учебному году, когда был в четвертом классе. Впрочем, А. В. Островский указывает на вос-поминания участников кружка, что уже весной 1897 г., т. е. под конец третьего класса, между Джугашвили и Девдориани происхо-дили споры о направлении кружка . Девдориани учился на класс старше и в мае 1898 г. вышел из семинарии и уехал из Тифлиса в Юрьевский университет. Место лидера читательского кружка стало вакантным, Иосиф Джугашвили остался без соперника.

Летом 1897 г., уехав на каникулы домой в Гори, Сосо должен был застать там Ладо Кецховели, вернувшегося после недолгого пребы-вания в Киевской духовной семинарии, откуда он был выгнан после обнаружения у него нелегальной литературы. Ладо был привлечен за это к переписке при Киевском ГЖУ и таким образом в глазах друзей стал уже признанным борцом с самодержавием. Переезд Кецховели в Тифлис означал, что появлялась прямая связь между 19-летним Сосо и более старшими, хотя тоже молодыми, радикаль-ными марксистами, участниками группы Месаме-даси.

Между тем, учеба в семинарии шла своим чередом. Джугаш-вили закончил четвертый класс, о котором в копиях документов семинарии находится значительно меньше сведений, чем за предыдущие годы. Невозможно определить, хуже сохранились документы семинарии за 1897/1898 учебный год или же они были выборочно скопированы для фонда Сталина. Можно лишь конс-татировать, что в настоящее время в фонде Сталина не нашлось выписок о годовых отметках и итоговых экзаменах, а выписка из книги для наблюдения за поведением воспитанников в высшей степени лапидарна (Джугашвили раньше окончания всенощной ушел из церкви). В нашем распоряжении есть только выписка о годовых баллах за сочинения за четвертый класс. Джугашвили получил 2 и 3 . Видно, он в этом году учился хуже, хотя, как мы помним, сочинения он писал на 3 и раньше.

Пятый класс (1898/1899 учебный год) документирован луч-ше. «Книга о проступках учеников» обрисовывает 20-летнего Сосо весьма живо. Он то и дело опаздывал в церковь или ухо-дил раньше времени, дерзил инспекторам и учителям, вступал в препирательства, заявляя о своих правах. В наказание сидел в карцере . Впрочем, поведением он не сильно отличался от дру-гих семинаристов, а может быть, уже научился не попадаться за недозволенным чтением. Лишь однажды произошел эпизод, описанный в воспоминаниях Д. Гогохия и подтверждаемый кон-дуитной книгой: 28 сентября 1898 г. «в 9 часов вечера в столовой инспектором (Дмитрием Абашидзе. — О. Э.) была усмотрена группа воспитанников, столпившаяся вокруг воспитанника Джугашвили, что-то читавшего им. При приближении инспекто-ра Джугашвили старался скрыть записку и только при настойчи-вом требовании решился обнаружить свою рукопись. Оказалось, что Джугашвили, читая посторонние, не одобренные началь-ством семинарии, книги, составлял особые заметки по поводу прочитанных им статей, с которыми и знакомил воспитанников Хвадагадзе, Нестроева, Давидова и Иремашвили. Был произ-веден обыск у воспитанников, но ничего запрещенного не было обнаружено» . Впоследствии именно на этот эпизод ссылались мемуаристы в подтверждение того, что Абашидзе системати-чески преследовал Сосо и старался поймать его на чем-то неле-гальном. Однако если внимательно прочесть запись в журнале и свидетельства мемуаристов, то из них никак не следует, что у Сосо в тот раз нашли нечто нелегальное. Не только его, но и других воспитанников ловили с газетой «Квали» и иным запрещенным для семинаристов, но для прочей публики вполне легальным чтением, причем в отношении других кондуитный журнал фиксировал не в пример более серьезные проступки. Ученик 2 класса Ирадион Робитов был застигнут с грузинским воззванием, призывавшим читать «Квали», а инспекции заявил, что не знает ничего о такой газете; воспитанники были предосте-режены от увлечения чтением не дозволенных начальством книг, а Робитов посажен в карцер на 2 дня по 2 часа в день и лишен послеобеденного отпуска на месяц. У семинаристов проводились обыски, у В. Келбакиани (6 класс) была найдена тетрадь с вы-писками из Добролюбова, он выхватил тетрадь из рук у инспек-тора и выбросил ее в отхожее место, потом в комнате инспектора много плакал и признал свою вину. Поступок было решено обсу-дить в правлении. У Е. Сирбиладзе (5 класс, 2 отд.) была найдена тетрадь с выписками по политэкономии Вредена, сделано строгое внушение. У В. Шаповалова (4 класс) найдены 3 книги романов и повестей из приложения к журналу «Родина», читал без раз-решения, хотя ничего особенно предосудительного книги в себе не заключали, ему был объявлен строгий выговор .

Поведение Джугашвили инспекторы все чаще характеризова-ли как плохое. Однако записи о проступках не показывают, чтобы инспекторы как-то особенно следили и преследовали именно его и видели бы в нем заводилу ученического неповиновения. Не он один получал низкий балл за поведение. Важно еще заметить, чем Джугашвили не грешил: в отличие от других, он не попа-дался пьяным, не дрался, не совершал ничего похожего на хули-ганство. Все его проступки относились к чтению и отстаиванию своих прав. А это более чем естественно для двадцатилетнего молодого человека, которому запрещают даже читать обыкновен-ные, выходящие в городе газеты, ходить в театр или цирк. Для сравнения скажем, что за его однокашниками водились порча имущества семинарии, курение табака, далекое от примерного поведение в церкви. Один семинарист однажды пришел в церковь совершенно пьяным. Многие ученики грубили и читали недоз-воленное, довольно часто семинаристы попадались в нетрезвом виде. Доримедонт Гогохия взял отпуск для поездки домой в Гори, вместо этого в Тифлисе пошел в цирк, ночью вернулся в семина-рию, на требование инспектора не явился, а уехал в Гори. Трое первоклассников ходили в винный погреб, один из них напился до бесчувствия и пьяным пришел в семинарию .

Говоря о том, как вел себя Сосо Джугашвили в пятом классе, да и в предшествующих, следует помнить об одном находящемся в тени, но важном обстоятельстве. По бедности семьи он получал пособие на учебу из епархиальных средств. Казенное содержание означало не выплату ему стипендии, а освобождение от платы за обучение и за проживание в стенах семинарии. Едва его зачис-лили в семинарию, как он подал ректору «нижайшее прошение» о приеме его хотя бы на полуказенное содержание. Что и получил незамедлительно, причем ректор архимандрит Серафим в резолю-ции пометил: «грузин» . Видимо, это служило дополнительным мотивом поддержать юношу. 29 сентября Сосо еще раз обратился к ректору, ссылаясь на бедность матери, просил выдать ему зим-нюю одежду. Ректор распорядился дать пальто и пару обуви .

Во втором классе Джугашвили подал прошение о зачислении на полное казенное содержание, но, как явствует из записи в журнале Общего педагогического собрания Правления Тиф-лисской духовной семинарии за 12 и 15 сентября 1895 г., его не по- лучил . Из журнала неясна причина отказа, но, видимо, он про-должал получать прежнее половинное содержание. В ведомости о его оценках за пятый класс значится, что он находится на ка-зенном содержании, а много лет спустя на допросе в Бакинском ГЖУ 26 марта 1910 г. он также показал, что воспитывался на ка-зенный счет . К обоим этим документам мы вернемся чуть ниже. Решение о выделении казенного содержания принимало, как мы видели, руководство семинарии, таким образом, Иосиф Джугаш-вили находился от него в большей зависимости, чем семинаристы из обеспеченных семей. Чтобы не лишиться казенной поддержки, он должен был хорошо учиться и хорошо себя вести.

А с тем и другим между тем становилось все хуже. Поведени-ем его инспекторы были недовольны. Отметки оставляли желать лучшего. В пятом классе преобладали тройки, слегка разбавленные четверками и двойками. За пятый класс мы располагаем фотокопи-ей (а не машинописными копиями, как было за первые три класса) страницы из журнала с оценками Иосифа Джугашвили . Итоговые отметки выводились по четвертям, включавшим по два месяца, пос-ледняя — три (сентябрь/октябрь, ноябрь/декабрь, январь/февраль, март/апрель/май 1898/1899 учебного года) и годовые. Перечислим эти баллы (через запятую указаны четвертные оценки):

Священное писание — 3, 2, 3, 3, годовая 3.

Основное богословие — 4, 3, 4, 3, годовая 3.

Догматическое богословие — 3, 2, 3, 3, годовая 3.

Практическое руководство для наст[оятеля] — 2, 3, 3, 3, годовая 3.

Гомилетика — 3, 3, 3, 3, годовая 3.

Литургика — 2, 3, 2, 3, годовая 3.

Русская церковная история (по полугодиям) — 3, 3, годовая 3.

История и обличение раскола — 3, 3, 3, годовая 3.

Дидактика — 4, 4, 3, 4, годовая 4.

Древние языки (только за первые две четверти) — 3, 3, годовая 3.

Грузинский язык (первая и последняя четверть) — 3, 3, годовая 3.

Церковно-славянский язык — 3, 3, 3, 3, годовая 3.

Церковно-грузино-имеретинское пение — 5, 4, 3, 4.

Поведение (по месяцам) — 3, 3 с двумя минусами, 4 с двумя минусами, 3, 3 с минусом, 3 с плюсом, 4, 3, годовая 3.

За сочинение выведен экзотический балл — 2 2 Д.

Заметим еще, что в этот учебный год за ним числилось 126 пропущенных уроков, впрочем, по уважительной причине (оче-видно, по болезни). Причем больше всего он пропустил в январе и феврале — 36 и 35 уроков, 13 уроков пропустил в марте, и с тех пор пропусков не значилось . То есть нет причин полагать, что он забросил занятия к концу учебного года.

Отсюда видно не только очень посредственное усердие Сосо к занятиям, но и еще два момента. Во-первых, в пятом классе в программе не осталось общеобразовательных предметов, изу-чали только специальные церковные дисциплины. Во-вторых, Джугашвили проучился полный год, весь класс, получив итого-вые баллы за последнюю четверть и за год. И здесь мы подходим к вопросу о том, когда и как он покинул семинарию.

Известная и официально признанная версия, что он был ис-ключен из семинарии за революционную деятельность, восходит к самому Сталину и повторена множество раз, в том числе мему-аристами, «припоминание» которых соотносилось с появлением публикаций в историко-партийной печати.

К тому времени он действительно уже был членом не невинных кружков семинаристов, а полноценных революционных организа-ций. Согласно официальной биографии Сталина, в августе 1898 г. он вступил в «Месаме-даси» . Это неплохо согласуется с нашими наблюдениями за эволюцией его успеваемости и поведения в се-минарии. Однако в известных нам источниках не встретилось све-дений о точном моменте принятия его в «Месаме-даси», и на чем основывались авторы, указавшие именно август месяц, неясно. «Месаме-даси» в том же 1898 г. вошла в созданную в марте этого года Российскую социал-демократическую рабочую партию. При-соединились к партии и другие тифлисские социал-демократичес-кие кружки. Точная хронология этого вхождения остается неис-следованной, вероятно, членство Джугашвили в «Месаме-даси» было непродолжительным, он должен был почти сразу стать уже и членом РСДРП. Но и после слияния вошедшие в партию группы еще какое-то время продолжали сохранять некоторую автономию (быть может, уместнее говорить о разобщенности). Тогда же Сосо начал вести занятия в социал-демократических рабочих кружках, участники которых вспоминали позднее о том, что видели его еще в семинарской форме. Вполне вероятно, что он вел занятия сразу в нескольких кружках, но пока он оставался семинаристом, число кружков не могло быть велико, у него просто не хватило бы на них времени, ведь ученики весьма редко покидали стены семинарии, а большого числа прогулов за Джугашвили не числилось.

Однако в копиях документов Тифлисской семинарии не нахо-дится решительно никаких подтверждений тому, чтобы полити-ческая активность Иосифа Джугашвили стала причиной отчисле-ния его из семинарии; более того, нет признаков, что она вообще была замечена семинарским начальством. Можно не сомневаться, что если бы какие-то такого рода документальные свидетельства существовали, то они были бы непременно использованы творца-ми официального сталинского жизнеописания. Нет также и ни-каких следов интереса Тифлисского жандармского управления к ученику семинарии Джугашвили, никаких признаков того, что полицию беспокоила его политическая неблагонадежность.

Зато обнаруживаются совершенно другие объяснения ухода Иосифа Джугашвили из семинарии. Первое находим в журнале педагогического собрания Правления Тифлисской духовной семи-нарии за 29 мая 1899 г. В этот день было постановлено отчислить Джугашвили за неявку на экзамен по неизвестной причине .

А когда в апреле 1902 г. Джугашвили был арестован в Батуме, то на допросе он заявил, что ушел из семинарии «по неимению средств» . Проводивший расследование жандармский офицер направил запрос в Тифлис и получил ответ из Тифлисского ГЖУ со ссылкой на то же самое постановление Правления семинарии, что Иосиф Джугашвили отчислен за неявку на экзамен. Фраза о неимении средств прояснилась спустя восемь лет, когда Коба после очередного ареста 26 марта 1910 г. предстал на допросе в Бакинском ГЖУ. На этот раз он объяснил, что учебу «не окон-чил потому, что в 1899 году совершенно неожиданно потребовали с меня 25 руб. за право учения как от сына крестьянина, и за невозможность платы был исключен» .

Так «по неимению средств» или за неявку на экзамен его от-числили? Очевидно, тут следует помнить о всегдашней склоннос-ти нашего героя изображать реальность так, как ему в данный момент кажется более выгодным. Перед жандармами (людьми не-дурно образованными и довольно культурными) он разыгрывал жертву социальной несправедливости. Перед многомиллионной аудиторией советских людей и иностранных наблюдателей вы-ставлял себя борцом с самодержавием и вождем с самых юных лет. При этом в каждой его версии содержалась определенная доза истины, пусть и гомеопатическая.

В принципе, возможно, плату за обучение с него действитель-но потребовали, но отнюдь не как «от сына крестьянина», что было бы странно в конце последнего года обучения. Просто он стал плохо учиться и вести себя, это должно было рано или позд-но повлечь отказ в казенном содержании. Против этой версии то, что ему дали закончить учебный год, а в записи об отчисле-нии нет ни слова о невнесенной плате. Ведь логично было бы, если бы вопрос о плате возник в начале или середине учебного года, но не накануне выпускного экзамена.

Самым вероятным кажется, что он по собственному решению не пришел на экзамен. Совершенно очевидно, что Иосиф Джу-гашвили в то время уже никоим образом не собирался стано-виться священником, да и интерес к учебе в том виде, как она представала в пятом классе семинарии (напомним, одни церков-ные предметы), совершенно утратил. Может быть, ему неохота было возиться с экзаменом. А может, в последний раз в его жизни сыграла своеобразную роль мать, столь упорно желавшая видеть сына священником? Быть может, сыну проще было изобразить, что его выгнали из семинарии и остаться без диплома, чем объ-ясняться с матерью по поводу нежелания исполнять ее планы? «Когда Сосо исключили из семинарии, мать очень рассердилась на него, и Сосо прятался несколько дней в садах селения Гамба- реули. Я со своими товарищами ходили тайком к Сосо и носили ему пищу», — этот рассказ Марии Махароблидзе кажется прав- доподобным , а нрав Екатерины Глаховны здесь предстает во всей красе, становится понятно, что имели в виду современники, говоря о ней как о женщине с характером. Сам Сталин много лет спустя рассказал дочери Светлане, что, когда навестил мать незадолго до ее смерти, она сказала ему: «А жаль, что ты так и не стал священником» .

Тогда совершенно логичным выглядит документ, опубли-кованный А. В. Островским и показавшийся ему «не могущим не вызвать удивления». 2 октября того же 1899 г. И. В. Джугаш-вили получил свидетельство об окончании 4 классов семинарии, содержавшее приличные отметки — 5 и 4 и отличную оценку по поведению. В том же свидетельстве имелся, видимо, стандарт-ный текст о том, что в случае, если он не поступит на службу по духовному или учебному ведомству, Джугашвили обязан вер-нуть затраченные на его обучение суммы (200 руб. за обучение в семинарии, 480 руб. содержания за счет епархии), а также уп-латить 18 руб. 15 коп. за потерянные книги из семинарской биб- лиотеки . Денежная претензия, очевидно, Иосифу Джугашвили никем никогда всерьез не предъявлялась. Но факт получения им свидетельства как раз означает, что он не был выгнан и исклю-чен, что в мае 1899 г. он по своей воле не стал сдавать итоговых экзаменов (равно как не пытался получить разрешения сдать их позднее), не претендовал на получение диплома, но в начале октября обратился за свидетельством, которое всё же могло при-нести пользу при поступлении на работу. Баллы, выставленные в этом свидетельстве, демонстрируют, как минимум, невраждеб-ное отношение к нему в правлении семинарии.

Учитывая, что нет ровным счетом никаких подтверждений то-му, что он мог быть исключен по политическим мотивам, остается заключить, что Сосо бросил семинарию, потому что категоричес-ки не хотел становиться священником. Получил свидетельство об образовании, поскольку искал работу, — на тот момент до жизни революционера-нелегала ему было еще далеко. А впос-ледствии он трактовал обстоятельства так, как ему представлялось удобным.

О.В. Эдельман

Из книги «Русский Сборник: исследования по истории России \ Том XIV. М. 2013

Детство и юность вождя. Документы, записи, рассказы // Молодая гвар-дия. М., 1939. № 12. С. 36-37, 41-42 (воспоминания С. П. Гогличидзе, Г. И. Елисабедашвили). Мемуаристы сталинской эпохи осторожно называли хор не церковным, а «хором духовного училища».

А. И. Микоян, который учился в Тифлисской семинарии десятью годами позже, в своих воспоминаниях рассказал о юношеском круге чтения. Он утверждал, что, овладев в достаточной мере русским языком, принялся читать сначала популярные брошюры по естествознанию, затем «с захватывающим интересом прочитал книги К. А. Тимирязева «Жизнь растения» и Ч. Дарвина «Проис-хождение видов», «Происхождение человека и половой отбор». Они произвели настоящий поворот в моем представлении о возникновении и развитии жизни на земле. Эти книги положили начало моему сознательному атеизму» (Мико-ян А. И. Дорогой борьбы. Книга первая. М., 1971. С. 30).

Островский А. В. Кто стоял за спиной Сталина? С. 152. Автор цитирует доку-мент: ГФ ИМЛ. Ф. 8. Оп. 2. Ч. 1. Д. 32. Л. 258-259. Однако предположение А. В. Островского, что скрывался Сосо не только от матери, но и от возмож-ного ареста, представляется натяжкой, основанной на чрезмерном доверии к рассказу Г. Елисабедашвили.

Списки этих книг были скопированы для фонда Сталина, однако указанная там суммарная стоимость не совпадает с цифрой, опубликованной А. В. Ос-тровским (Островский А. В. Кто стоял за спиной Сталина? С. 154-155). Документ, на который он ссылается: РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 65; ГИАГ. Ф. 440. Оп. 2. Д. 82.

В российском обществе вновь возникла дискуссия об отношениях Сталина с Русской Православной Церковью, внезапном повороте к Церкви во время Великой Отечественной войны, влиянии на мировоззрение Сталина его учителей в Тифлисской семинарии. Публикуем статью историка Игоря Курляндского «В Бога и святых он не верил с детства…», опубликованную в “Политическом журнале” (4 июня 2007 года).

В биографии Чернышевского пера Каменева (1933 г.) Сталин подчеркнул текст о религиозном воспитании именитого семинариста: «Это была та область формы и степени религиозности, которая нужна была хозяину саратовского протоиерея государству, возведенное в степень непререкаемого свыше данного закона исполнение ряда обрядов, дисциплинирующих сознание и волю масс». Память о дисциплинирующей силе обрядов – важный урок, вынесенный Сталиным из семинарии, так как духовное содержание преподавания прошло мимо него. Seminarium означает «рассадник».

По мнению исследователя Т.Г. Леонтьевой, «российские духовные учреждения в начале ХХ в. теряли свою функцию рассадника веры». Из стен семинарий выходили революционеры разных партий – известные большевики (Микоян, Подвойский), меньшевики, энесы, анархисты, эсеры, либералы… Парадокс – люди, предназначенные служению Церкви, часто становились материалистами и атеистами. Да, влияние пропаганды, соблазны… Но сказывались и недостатки самого духовного образования, казенщина, сращенность с государством. В национальных окраинах – еще и русификаторство, запрет изучать предметы на родном языке. Для многих мотивом поступления в семинарии были вполне земные интересы – например, казенный пансион или возможность поступления в светские вузы. В Гори семья Джугашвили жила напротив собора. Вопрос о «дороге, ведущей к храму» перед мальчиком не стоял. Верующая мать, вопреки воле отца, хотела, чтобы сын стал священником.

Еще в период учебы в духовном училище в Гори Иосиф показывал стремление к знаниям, отличался живостью восприятия и любовью к книгам. В духовном училище он первенствовал, переводясь из года в год первым учеником. В мальчике также пробудились дарования в сфере искусства. Сосо пел в церковном хоре в Гори прекрасным дискантом. Хор этот участвовал и в торжественных молебнах. Мало кто знает об опытах мальчика Сосо на театральной сцене. Васо Хаханашвили вспоминал: «…мы были увлечены театром и принимали участие в спектаклях, которые устраивали любители сцены. Я помню Сосо в роли маленького сапожника в водевиле «Ни туда, ни сюда». Нужно сказать, что в 13–14 лет Сосо прекрасно исполнял эту роль». Иосиф не только сам актерствовал, но активно участвовал в устройстве спектаклей в Цхинвали. Заметим, что позднее мастерство в лицедействе было развито Иосифом до выдающихся высот. В Гори Сосо начал писать и первые стихи, некоторые сочинял экспромтом.

Мемуаристы рисуют Сосо резвым мальчиком и любителем игр. Например, в одной из таких игр его выбирали «царем», и он давал «очень остроумные» задания и распоряжения своим визирям». Иногда «Сосо выстраивал нас в ряд, сам выступал в роли командира, и по его команде мы гордо шагали по площади». Детские игры позволяли мальчику примерять на себя роль абсолютного монарха, безраздельно повелевающего подданными. «Приказы» тов. Сосо не были бессмысленными и необоснованными. Мальчик, выполняющий приказ Сосо, или декламировал стихи, или же исполнял какое-нибудь физкультурное «упражнение». Надо признать, что в этих играх явно проявлялось стремление к лидерству. Известно, что склонность человека к садизму проявляется с ранних лет. Юный Сосо любил издеваться над животными. Так, он любил стрелять из сделанного им самим лука. Вспоминали, что когда вечером стадо возвращалось с прогулки, «Сосо вдруг выскочил и мигом вонзил стрелу в мошку корове. Корова взбесилась… Сосо исчез, а матери за своего сына пришлось слушать немало плохих слов». По другому свидетельству, «лучше всех Сосо умел обращаться с рогаткой… Удивительно точно умел он целиться. Птичкам житья не давал».

Элементы садизма присутствовали и в детских играх. Так, игру с девочками в камушки «играли с условием, что победитель должен нащипать руки побежденной стороне. Если потерпевшая поражение девочка оттягивала руку, чтобы избежать наказания, то Сосо заставлял все снова подставлять руки». Позднее, в семинарии, склонный к садизму Иосиф закономерно увлекся издевательствами над людьми. Так, в одной из записей помощника инспектора семинарии за 1895 г. сказано, что Джугашвили был наказан стоянием в столовой. «…явившись в первый класс первого отделения на сильный крик, я увидел Лакерова, который в сильном раздражении кричал на Иремашвили и Джугашвили. Оказалось, что два последних ученика систематически насмехаются над Лакеровым, всячески дразнят его и издеваются над ним и приводят его в раздражение. Подобные проделки они позволяют себе часто…» По замечанию Иремашвили, близко знавшего юного Иосифа, для него «высшая радость состояла в том, чтобы одержать победу и внушить страх… С юности осуществление мстительных замыслов стало для него целью, которой подчинялись все его усилия». Рано в этом характере формировались властность, лицемерие, твердая воля, садизм, стремление к манипулированию людьми, смесь рационального ума и патологических черт.

К приходу Сосо в Тифлисскую духовную семинарию это учреждение славилось «бунташными» традициями. Среди учащихся уже были свои революционеры. В семинарию стекались дети бедных родителей с разных уголков Грузии, а это легко объясняет их легкий уход в революцию. Но ошибка – представлять семинаристов монолитной средой вольнодумцев. Были среди них и решившие посвятить себя духовному служению. Иосиф презрительно называл их «замученными Христом». Был ли Иосиф к моменту поступления в семинарию верующим? Как и когда начался его путь от Бога? Обратим внимание на сочиненное в Гори четверостишие юного Сталина «Коле Кавсадзе», в котором прозвучал уникальный для Иосифа мотив церковного заступничества.

«Гардживари» – церковь вблизи Гори. Публикатор стиха делает трусливую оговорку, чтобы избежать обвинений в намеке на «церковность» опытов мальчика Сосо: «Надо полагать, что товарищ Сталин «Гардживари» писал во избежание всяких неприятностей, ибо он в Бога и чудодейственную силу святых с детских лет не верил». Но вот отсчет начала сталинского неверия остается открытым. А что если эти стихи были тогда еще искренними? Другое объяснение «антирелигиозного» обращения будущего Сталина дает еще один однокашник. «Первые годы учебы в училище он был очень верующим, аккуратно посещал все богослужения…. Но вот в третьем или четвертом классе… он неожиданно поразил меня чисто атеистическим заявлением: «А знаешь, Гриша, Он не несправедлив, его просто нет. Нас обманывают». В другой редакции: «разговоры о Боге – пустая болтовня». Бывает, подобным «духовным поворотам» способствуют и травмы, полученные в детстве. Так, сильное впечатление на Сосо произвело публичное повешение трех разбойников в 1892 г. Один мальчик спросил, будут ли после смерти их жарить на медленном огне. Иосиф ответил: «Они уже понесли наказание, и будет несправедливо со стороны Бога наказывать их опять». Другие относят разрыв Сталина с Богом именно на «семинарский период». Видимо, атеизм рос в душе Иосифа постепенно еще в годы начального учения, а в семинарии он укрепился, приобрел законченные формы. При встрече с Елисабедашвили в 1898 г. Иосиф – уже зрелый проповедник атеизма, обращающий других. Для юного Георгия эта встреча стала моментом, предопределившим судьбу.

«Я слушал Сосо, и в моих взглядах все старое рухнуло. Изменились даже горы, которые я считал творением Бога, изменились вещи, и люди стали другими, я несся в далекое, неизвестное мне будущее». В победных тонах описывает Георгий свой «подвиг» на новом поприще, встретивший горячее одобрение юного Сталина. «Мы оба вошли в старую церковь и все хорошо осмотрели. Товарищ Сосо, увидев на стенке какую-то икону, видимо, кем-то повешенную, сказал: «Ого, смотри, и эта кляча (говорил о церкви и иконе) здесь. … Что сделать, Георгий?» Я сразу на трапезу, сорвал со стены икону, растоптал ногами и обрызгал «водой». Сосо спрашивает: «Слушай, не боишься Бога, что это с тобой?» Я засмеялся, а он похлопал (по плечу) и сказал: «Ты прав». Сцена в древней церкви разыгралась инфернальная – совершающий акт жуткого кощунства мочащийся на икону семинарист, сын священника Георгий и смеющийся провокатор Сосо – будущий Сталин, который после насмехался над ним. «Когда меня срезали на экзамене, Сосо подшучивал: «Не эта ли икона помешала тебе?» Наклонность к надругательству над святым была и для Сталина с юных лет способом растления его души, «первыми шагами» в его культурной и моральной деградации как личности. Так что, если вера у горийского школьника была, то оказалась не прочной. Данное верующей матерью религиозное воспитание было поверхностным, сказывалось больше влияние улицы, чем семьи.

Решающим в духовном становлении Иосифа было книжное самообразование. К чтению Сосо пристрастился еще в Гори, тогда им был прочитан роман А. Казбеги «Отцеубийца», давший ему вдохновляющий пример жизни романтического разбойника Кобы. Коба воплощал собой идею насилия и руководствовался мотивом мести. Художественные образы увлекали и потакали страстям, разжигали эгоизм, тщеславие, гордость. Семинарский круг чтения Сталина восстановить по мемуарам сравнительно легко и одновременно трудно. Можно определить, что он был обширен и касался разных областей знаний. Будущий вождь был талантливым самоучкой и книгочеем, что роднило его с целым рядом российских революционеров, тоже «не доучившихся». Но какие именно книги оказали большее влияние на него? Среди авторов семинарского чтения находим русских классиков – Пушкина, Лермонтова, Толстого, Гоголя, Достоевского, Некрасова, Чехова, Щедрина, Тургенева, Гончарова, Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Писарева; европейских классиков – Шекспира, Шиллера, Байрона, Гюго, Гете, Гейне, Гомера, Данте, Мильтона, Диккенса, Теккерея… Из общественной и научной литературы – Маркса, Энгельса, Каутского, Фейербаха, Плеханова, Либкнехта, Бебеля, Герцена, Аристотеля, Монтескье, Дарвина, Туган-Барановского, Летурно, Тимирязева, Мечникова, Спинозу, Канта, Милля, Гегеля, Рибо, политэкономистов Адама Смита, Риккардо, Милля, Спенсера, Леббси, Гибсона, Мальтуса, историков Боккля, Гизо, Шлоссера, Маколея, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского. Можно заметить отсутствие в этом списке авторов Серебряного века. Круг подпольного чтения имел явную атеистическую направленность. Книгами воспитывались, книги помогали усваивать атеизм. И юный Сосо тонко использовал книгу с целью пропаганды атеизма среди других учащихся семинарии, умело оперируя доводами науки. «Мы, равно мыслящая молодежь, ставили себе целью изжить у семинаристов веру в Бога, Церковь и вооружить их научным знанием»… «то, что учили в семинарии, о Боге, душе, человеке, необходимо было преодолеть и отвергнуть». И произведения русских классиков Иосиф использовал для целей пропаганды, как, например, «Отцы и дети» Тургенева. Он восторженно принял критику Л.Н. Толстым «Догматического богословия» митрополита Макария, носившую предельно антицерковный характер. Толкуя эту книгу, Иосиф говорил первокурсникам: «Какой там Бог, все это выдумано попами для того, чтобы держать народ в покорности»… Тот, кто его слушал, вспоминал: «Глубокая, убежденная антирелигиозная пропаганда тов. Сосо поразила меня». Любопытен и способ чтения запрещенных книг семинаристами. Листы запрещенной книжки часто закладывались между страницами церковных книг. Так обманывались надзирающие монахи. «Тайно, на занятиях, на молитве и во время богослужения мы читали «свои» книги. Библия лежала открытой на столе, а на коленях мы держали Дарвина, Маркса, Плеханова и Ленина». Так юный семинарист практически проходил школу двуличия и обмана. Если Сосо с запрещенными книгами попадался, то отделывался предупреждениями или карцером, который не следует отождествлять с тюремным. Впоследствии сталинский режим унаследует у царизма эту ненависть к вольному печатному слову и взрастит ее до фантастических размеров. Сталинская цензура по своей свирепости многократно превзошла все «чугунные уставы» царизма, а попытки чересчур любознательных советских граждан обойти сталинские препоны и запреты карались уже не символическими «карцерами», а многолетними тюрьмами, ссылками и лагерями, а то и расстрелом. Сталин в годы духовной учебы юности глубоко понял мощь печатного слова и, когда сам стал своего рода «царем», серьезно развил опыт своих семинарских преследователей.

В семинарии действовали нелегальные кружки учащихся. Упоминают о борьбе Сталина с умеренным параллельным кружком Сеида Девдориани. Но мало что известно и о деятельности кружка Сталина, и какую роль в действительности он там играл. Думается, революционное «лидерство» Иосифа в семинарии выдумано мемуаристами, экстраполировавшими «культ личности» на прошлое. Эдвард Радзинский, пассивно следуя за ними, изображает юного Сосо демоническим мальчиком под мотив известного фильма ужасов «Омен». Но вот товарищи писали о нем: «Тихий, предупредительный, стыдливый, застенчивый»… Конфликт между Сталиным и Девдориани произошел в третьем классе семинарии: в 1897 г. Иосиф отверг программу кружка, выработанную Девдориани, назвав ее «либеральной». Разногласия между семинаристами выражались остро: Сеид ругал Сосо публично и «противным», и «отвратительным». Пройдет много лет, и 21 октября 1937-го г. Сталин подпишет расстрельный список на Сеида Девдориани. В числе подлежащих суду Военной коллегии по Грузинской ССР имя Сеида значится 95-м среди других осужденных в тот день Сталиным на смерть по «грузинскому» списку в 330 человек. Известно, что Сталин внимательно читал все эти списки и, безусловно, понимал, что хладнокровно уничтожает старого товарища, вместе с которым 40 лет назад начинал свой революционный путь в семинарии, который когда-то первым ушел к нему в «оппозицию». 22 ноября 1937 г. на уничтожение Сталиным был обречен и другой его старший семинарский товарищ – Самсон Торошелидзе.

Мемуаристы охотно поносят семинарские порядки, видимо, преувеличивая их негативные стороны. Давая интервью писателю Эмилю Людвигу и сам Сталин в свойственной ему фиглярской манере порицал «отцов» семинарии за «невыносимый» инквизиторской режим, якобы лишавший его, молодого человека, столь нужной для духовного развития свободы. Прошел небольшой исторический период – и тот же «невыносимый инквизиторский режим» был установлен бывшим семинаристом для всей страны… Воспитанники жили скученно, распорядок их дня был строго регламентирован – молитвы, богослужения, подготовка к занятиям, занятия, еда, сон. «Жизнь в семинарии протекала однообразно и монотонно, – вспоминал Д. Гогохия. – Мы чувствовали себя, как в каменном мешке». Строгость семинарского режима выражалась в ряде запретов: посещения театров, библиотек, чтения вольных книг, газет, журналов. Однако воспитанники легко находили возможность бывать в городе и в неурочные часы и в полной мере подвергаться влиянию светской культуры. Они посещали театры, концерты, гуляния, женщин, городские и общественные библиотеки. Так, систематическим отлучкам учеников помогал семинарский дворник, который за небольшую мзду впускал или выпускал семинаристов по вечерам – кого в театр, кого на вечеринку, кого на сходку. Пользовался услугами этого дворника и Джугашвили. Так что, если и можно назвать семинарию «тюрьмой», то довольно либеральной, со множеством «дыр», с весьма широкими выходами на «волю». Время от времени и Иосифа подвергали обыскам, которые мало что давали, но толки о якобы его «систематическом преследовании» в семинарии далеки от реальности.

Невыносимой для неверующих семинаристов была сама религиозная дисциплина. Г. Паркадзе с раздражением писал об изводивших их «бесконечных молитвах» в церкви. «Каждый залезал в душу молодого ученика. …Он должен был верить всякой глупости и сказке. Бог, Церковь, душа, рай и ад – вот чему посвящались все занятия в классе». Богослужения в церкви, проповеди священников совершенно проходили мимо ушей семинариста Джугашвили, не искавшего истины в Писании. Для не веровавших воспитанников такие церковные службы превращались в бессмысленный ритуал, становились ежедневным и надоедливым кошмаром. Иосиф, бывало, и здесь кощунствовал. «Утомившись… опускался Сосо под видом молитвы на колени, чтобы меж тесными рядами учеников укрыться от наблюдений помощников инспекторов, и в таком положении шутками и комическими выходками развлекал стоявших около него товарищей». Кощунственные выходки семинаристов фиксировались и в журналах по поведению. Так, некий Чехчаев вдруг принялся дико подвывать хору во время молитвы Аллилуйя и рассмешил учеников. «Особенно сильно хохотал Джугашвили». В Великий пост семинаристы говели, а также исповедовались и причащались два раза в год. Иосиф по обязанности участвовал в этих церковных таинствах. Так что были основания считать его тогда формально воцерковленным человеком. Но вот пост он обходил, и довольно «остроумно». По свидетельству М. Семенова, семинаристы как-то с радостью оскоромились и наелись в Страстную пятницу. Автор характеризует этот поступок как «демонстрацию светлых радостных чувств людей, преступивших преграду, дотоле непреодолимую, с затаенном чувством освобождения от гнета предрассудков». «Возвратились заговорщики в пансион и на завтра, как ни в чем не бывало, благочинно причастились».

Многие мемуары сквозят ненавистью к монахам – руководителям семинарии. Их порицали за русофильство, ханжество, надзор за личной жизнью семинаристов. Но, как правило, с «фанатизмом» семинаристы отождествляли обычную для монахов набожность. Все учителя семинарии имели академическое образование, обращались к ученикам вежливо и не подвергали их бессмысленным преследованиям. Так, ректор семинарии Гермоген стал впоследствии видным епископом и был уничтожен в годы красного террора. Один из наиболее ненавистных «преследователей» юного Сосо иеромонах Димитрий (князь Давид Абашидзе) затем также стал известным иерархом и подвижником, неоднократно подвергался репрессиям. Мемуаристы по традиции не жалели и для него черных красок. Якобы это был «человек выродившийся, фанатичный, настоящий царский раб». Если отбросить эмоциональные оценки мемуаристов («ослепленный фанатик», «обрусевший дегенерат»), то можно понять, что Димитрия отличало ревностное отношение к выполнению обязанностей инспектора, что обусловило к нему ненависть неверующих учеников. Характерна такая картина – Абашидзе ворвался в класс «как сумасшедший». «Безобразие… Пост… Они должны быть в церкви и смиренно молиться, а торчат здесь и бесстыдно скулят», – восклицал он, обегая вокруг парт»: Отец Димитрий занимался поиском нелегальной литературы. «Он привык заглядывать внутрь парт, обыскивать ящики, шкафы, подвалы»… «он рыскал повсюду, внезапно подлетал к ученикам и вырывал у них из рук книги». Известен и конфликт Иосифа с о. Димитрием. Как-то он заметил, что Джугашвили смотрит как бы сквозь него. «Как, ты меня не видишь?» Сосо с насмешкой протер глаза, посмотрел на него и ответил: «Как же, вижу какое-то черное пятно». Отметим, однако же, что для таких хамских ответов семинариста требовалось не только неуважение к «инквизитору»-монаху, но и глубокое презрение к людям. Любопытная деталь – во время панихиды в семинарской церкви по Александру III в 1894 г. семинарист Воронин горько заплакал, что не осталось без внимания Сосо. «Характерно полуприщурив глаза, с полупрезрительной не то усмешкой, не то улыбкой: «Эх ты, бестолковый! – сказал он. – Что горюешь? Царя жаль? Таких людей нечего жалеть, умер один – будет другой». Представление, что есть люди, которых «нечего жалеть», утвердилось у Сталина с юности.

Инспектора Димитрия подводила излишняя эмоциональность, склонность к демонизации происходящего. Показательна ехидная шутка Иосифа над Абашидзе в ходе экскурсии воспитанников семинарии в Шио-Гвимевский монастырь. При наступлении темноты учащиеся оставили монастырь и разбрелись по склонам горы. «Тщетны были усилия Димитрия Абашидзе, его крики, угрозы, просьбы зайти в монастырь, чтобы не радовать дьявола и чертей. «Не в тифлисских театрах, отец Димитрий, водятся черти, а вот здесь (в святом месте. – И.К.), смотрите, они кишмя кишат», – крикнул ему в ответ, искусно изменив свой голос, товарищ Сосо». Мемуарист поясняет далее смысл богохульной издевки: «Не знаю, как, но всем нам стало известно, что раз, проходя мимо оперного театра, Димитрий Абашидзе с обычной для него брезгливой миной сказал ученикам, что в оперном театре живут и играют черти». Абашидзе, видимо, вполне «раскусил» в семинаристе Сталине оборотня и поэтому старался строже наблюдать за ним в последний год его учения в семинарии, понимая, что он оказывает вредное влияние на других учащихся. Думается, можно поверить таким словам Талаквадзе: «Не раз Димитрий говорил … что мне недостойно быть таким же «неверующим», как Сосо Джугашвили, указывал, что, по его глубокому убеждению, мы никогда не будем истинными служителями Бога». Сосо не «оставался в долгу» и охотно отзывался об инспекторе дурно, побуждая других учеников к враждебному к нему отношению. Низкая душа Сталина проявилась в мелочной мстительности к Абашидзе уже после исключения из семинарии. В 1900 г. о. Димитрий был назначен ректором Андорской семинарии и должен был быть возведен в сан архимандрита. Тогда ученики из числа «богобоязненных», которых товарищи окрестили «изменниками» и «лицемерами», решили поднести ему на прощание подарок – служебник с бархатной обложкой и евангельской надписью золотыми буквами: «Не любил словом, иже языком, но делом и истиною» (Иоанн, 3, 18). Воспитанники вынашивали план сорвать это мероприятие – либо захватить подарок, либо залить служебник чернилами. Иосиф, хоть уже и отчисленный, проявил интерес к готовящейся провокации и спросил, что семинаристы предпримут. Кто-то предложил не приветствовать Димитрия и не припадать к его руке. Однако Сосо такая «демонстрация» показалась робкой: «Если вы будете присутствовать, вы будете невольными соучастниками этого акта чествования Димитрия. Поэтому, когда Димитрию поднесут подарок и начнут говорить речи и превозносить его, вы должны демонстративно оставить церковь». Служебник мстительные семинаристы все-таки украли. Ученик Илья Шубладзе спрятал книгу в надежном месте, и только в 1933 г. отнес в музей.

Занятия велись как в форме лекций, так и прений. В первых трех классах в основном изучались светские предметы: литература, гражданская история, алгебра, геометрия и логика, из духовных – Священное Писание, библейская история, церковнославянское пение. В четвертом классе светские предметы были дополнены физикой и психологией, а духовные – основами богословия, гомилетикой, литургикой, грузинской церковной историей. В пятом и шестом классах преимущественное внимание уделялось богословским предметам… С церковно-образовательной точки зрения, программа семинарии была ориентирована на серьезную подготовку квалифицированного священнослужителя. Однако методы изучения (зубрежка, русификаторство) оставляли желать лучшего. Но дело было не только в них, но и в отсутствии влечения многих учеников к духовной учебе. Ученикам осваивать приходилось такие науки, к которым нужна особая предрасположенность. А тех, кто особо усерден в учении, в большинстве случаев ждала «карьера» бедного сельского батюшки, в духовные академии направлялись немногие. Понятно, что подобные перспективы не могли казаться привлекательными для честолюбивых молодых людей.

Был ли интерес у Сосо к семинарским занятиям? Преподаватель истории Махатадзе писал, что программа для семинаристов по этому предмету отличалась основательностью, отмечая, что Иосиф любил историю. «Он обладал необыкновенной памятью и большим умом. Он даже ничего не записывал на лекциях, а все запоминал»… «Он умел оценивать исторические факты и события, стоя у стенной карты в классе и показывая на ней упомянутые исторические места… Другие семинарские науки, насколько мне известно, мало удовлетворяли его пытливый ум, кроме математики и литературы». Иосиф не скрывал своего издевательского отношения к преподаваемым в семинарии церковным сюжетам. Например, «просил преподавателя объяснить, каким образом Ной умудрился разместить в таком сравнительно небольшом судне, как ковчег, всех зверей, животных, птиц и гадов». Некоторые из таких классных шуток Сталина носили кощунственный характер. Однажды преподаватель спросил ученика, как надо понимать выражение Библии: «и обонял Бог благоухание жертвы Ноевой». Джугашвили как бы про себя, но достаточно громко произнес: «Значит, запахло шашлыком», – и весь класс разразился хохотом».

Учеба Джугашвили в семинарии неуклонно шла по нисходящей линии. Отличник в духовном училище, он не смог поддержать ту же высокую планку в семинарии. Первый класс (1894–1895) Иосиф окончил твердым «хорошистом», имея тройку лишь по гражданской истории. Годовые оценки за второй класс (1895–1896) показали лишь только одну пятерку – по церковнославянскому пению и четверки по остальным предметам. Но уже провальным для Сосо оказался третий класс семинарии (1896–1897): средний балл – 3,5, ни одной пятерки, по церковной истории и Св. Писанию тройки, переход с пятого места в списке успевающих на 16-е (из 24). Четвертый класс (1897–1898) оказался для Иосифа еще более трудным, чем предыдущий, – тройки почти по всем предметам и, как результат, двадцатое место в списке успевающих (из 23). Как известно, весной 1899 г. экзамены Иосиф не сдавал, но ему выдали впоследствии аттестат с «троечными» результатами и за этот год. С третьего класса падает и дисциплина Сосо. В кондуитном журнале семинарии учащаются записи о его грубости и наказаниях.

Что же случилось с успехами когда-то способного ученика? Ответ очевиден – он потерял интерес и к церковным предметам, и к духовному образованию вообще. Его поглощали другие занятия, не оставлявшие на учебу времени. «Все более и более теми и другими предметами манкировал Джугашвили, уроками и богослужениями, все чаще и чаще всеми способами ухищрялся он ускользнуть на вечера из семинарии»… «В третий год с ним произошла какая-то перемена, после чего он абсолютно бросил подготовку уроков… он не читал Закон Божий и разные духовные произведения, а, наоборот, противоположные к ним и т.д.». Мемуарист справедливо считал, что Сталин в старших классах семинарии сознательно отказался от духовной карьеры – при своих способностях он имел весомые шансы поступить в академию. М. Кольцов сказал лучше: «Он, как волчонок, смотрел в лес».

Духовная школа объективно стала для Сталина школой безбожия. Не подходил трудный путь духовного служения для талантливого, но честолюбивого и бесчестного юноши, одержимого волей к власти. Революционная карьера в чреватом бурными потрясениями российском обществе казалась более предпочтительной и в итоге принесла нашему «герою» оглушительный успех.

Политический журнал, 2007 год

Шестьдесят лет назад умер И. В. Сталин - человек, споры о котором не затихают и вряд ли утихнут в обозримом будущем. Человек, которого одни считают величайшим гением, другие - величайшим преступником. Среди православных христиан тоже нет единства мнений - кто-то воспринимает его как царя Ирода, кто-то - как «богоданного императора». В церковной среде бытует множество мифов о Сталине, кое-кто даже пытается объявить его святым. Как же на самом деле относился Сталин к Православию и можно ли вообще считать его верующим? Об этом мы беседуем с кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Института российской истории, автором фундаментальной монографии «Сталин. Власть. Религия» Игорем Александровичем Курляндским.

Игорь Александрович, Вы лично сталкивались с мифологемами на тему Сталина - как позитивными, так и негативными?

Да, неоднократно. Например, есть миф о «православном» Сталине - что он втайне от «товарищей по партии» исповедовал православную веру и вел подлинно духовную жизнь. А есть и негативный миф - что человеком он был глупым и недалеким, малообразованным. Конечно же, и тот, и другой миф не имеют никакого отношения к реальности.

Но ведь те, кто убежден в святости Сталина, ссылаются на факты: что он встречался с митрополитом гор Ливанских Илией, что его благословила Матронушка, что он посылал в храмы записки с перечислением грехов, что по его приказу был облёт Москвы с иконой Казанской Божией Матери на борту.

Постойте, какие же это факты? Для историка факты - это то, что подтверждено заслуживающими доверия источниками, то есть архивными документами, многочисленными воспоминаниями современников. Если задаться целью найти источник всех этих околоцерковных рассказов о «православном Сталине», то вы не найдете ничего - кроме разве что сомнительных брошюрок, авторы которых не приводят никаких доказательств своим фантазиям. В отличие от документальных свидетельств участия Сталина в репрессиях, в том числе и в гонениях на Русскую Православную Церковь.

Как историк, много лет занимающийся изучением жизни и деяний Сталина, могу подтвердить, что никакой встречи Сталина с митрополитом гор Ливанских Илией (Карамом) не было, равно мифами и выдумками являются сказания о посещении Сталиным блаженной Матроны, о посланных им в московские храмы записках с перечислениями грехов. Не было никакого облета Москвы с иконой Казанской Божией матерью на борту. Это ложь, распространяемая или по невежеству, или с злонамеренной целью поддержать в общественном сознании легенду о «православном Сталине». А для нее нет никаких оснований.

Надо помнить, что советское государство, хоть и изменило в 1943 году формат своих отношений с Церковью, все равно оставалось по своей идеологии атеистическим. А пресловутый «поворот» был обусловлен не духовными и романтическими, а сугубо прагматическими мотивами, о чем уже есть обстоятельные исследования современных историков - О. Ю. Васильевой, М. В. Шкаровского, Вашего покорного слуги и других. Реальные документы и факты не позволяют говорить о том, что Сталиным в повороте политики к «новому курсу» в государственно-церковных отношениях в 1943 году двигали духовные причины, обусловленные его семинарским прошлым, симпатией к религии и Православию и др.

Когда и в какой политической, идеологической ситуации началось участие Сталина в вопросах, связанных с отношением советской власти к Церкви?

Сталин начал принимать участие в решении вопросов, связанных с отношением советской власти к Церкви, с 1922 года, когда он, как генеральный секретарь ЦК РКП (б), безукоризненно проводил ленинско-троцкистский план по разгрому и ограблению Русской Православной Церкви под предлогом помощи голодающим.

Потом в 1923 году он сыграл большую роль в смягчении прежней антицерковной линии, выработке более осторожной политики в вопросе закрытия церквей, лично редактировал циркуляр ЦК по этому вопросу. Да и патриарх Тихон был выпущен на свободу не без его участия. Диктовалось все это конъюнктурными причинами борьбы с Троцким и, так сказать, общей логикой развертывания в стране НЭПа как политики, предполагающей частичную либерализацию общественных отношений.

Но тот же Сталин сыграл руководящую и направляющую роль в свертывании в 1927-1930 годов так называемого «религиозного НЭПа», в организации нового масштабного наступления на религию и Церковь, перехода к политике массовых репрессий и гонений. Об этом подробно, на документах и фактах, я пишу в своей книге «Сталин. Власть. Религия». В 1937-1938 годах Сталин руководил массовым истреблением православного епископата, религиозных лидеров других конфессий, священноцерковнослужителей и мирян.

Правда ли, что в 30-е годы существовал план официальной ликвидации Церкви, была намечена дата закрытия последнего храма?

Нет, такого конкретного плана в 30-е годы не существовало. Он был просто не нужен, потому что программа большевистской партии и сама доктрина марксизма не оставляли в будущем «счастливом обществе» места для религии, для Церкви, для религиозного сознания. Партия большевиков была главной и единственной легальной политической силой в советском обществе 1930-х годов, а марксизм - идеологическим фундаментом этого государства. Следовательно, тактические повороты в отношении религии могли быть в советской реальности самыми разными, - от гонений и ужесточения до «оттепели» и «нового курса». У армии партийных работников при любых вариантах было твердое представление, что религия - это отжившая идеология, пережиток «проклятого прошлого», от которого рано или поздно советские люди избавятся.

Сталин в юности учился в духовной семинарии. Повлияло ли это на его отношение к Церкви?

Согласно многочисленным источникам, в старших классах семинарии Иосиф Джугашвили потерял интерес к духовной учебе, из «отличника» и «хорошиста» он превратился в «троечника», а духовные уроки шли мимо его ушей. В Тифлисской семинарии были прекрасные педагоги и сильная программа, но у него уже сменились интересы. Потеряв желание учиться и решив не делать никакой духовной карьеры, Джугашвили ушел из семинарии до окончания курса. Ушел в революционную деятельность, оставшись духовно непросвещенным человеком, несмотря на все прежнее духовное образование.

Учеба в семинарии уж точно не повлияла на то, что в военные годы он смягчил государственную политику в отношении к Церкви. Более того, я полагаю, что своих духовных учителей он впоследствии ненавидел. Малоизвестный факт, - ректор первых лет учебы Сталина в семинарии митрополит Серафим (Мещеряков) был расстрелян в 1933 году по постановлению одной из «троек», созданных по решению того же Сталина («тройки» при местных органах ГПУ создавались с 1930 года в рамках кампании по коллективизации).

Кстати, из советских руководителей не только у Сталина было за плечами семинарское образование. Например, это А. И. Микоян, Н. И. Подвойский, А.К. Воронский, Миха Цхакая и другие. Учеба в семинарии никак не смягчила их отношение к Церкви.

В чем причины таких жизненных поворотов? В семинариях что-то не так было, или причины чисто внешние?

На этот вопрос пытаются ответить и я, и известный исследователь духовного образования той эпохи, доктор исторических наук Т.Г. Леонтьева. Ответ - и в семинариях не все было, как надо, и внешние причины тоже сказывались. В семинариях отрицательно влияли зубрежка, формализм, казарменный дух обучения, в национальных окраинах добавлялись и русификаторские тенденции. С другой стороны, революционное движение всячески стремилось дискредитировать религию и Церковь, и порождаемые им настроения проникали в семинарскую среду. Сказывалось антицерковное влияние окружающей среды в целом, - несмотря на строгие семинарские порядки, воспитанники находили выходы в окружающий мир.

В своей книге «Сталин. Власть. Религия» я пытаюсь ответить на этот вопрос. Мой вывод, - таким убежденным атеистом и материалистом, как некоторые выдающиеся вожди российского коммунизма, вроде Ленина, Троцкого и Бухарина, Сталин не стал. Тому свидетельства, - и его пометки на произведениях ряда русских и зарубежных классиков, изученные моим учителем, одним из крупнейших исследователей сталинской темы Б. С. Илизаровым (в них присутствуют следы размышлений на тему Бога и бессмертия, невозможные для человека, радикально их отрицающего). Характерны, например, в этой связи замечания Сталина на полях сочинения Франса, «Воскресения» Л.Н. Толстого, «Братьев Карамазовых» Ф.М. Достоевского и других известных произведений. Так, например, Сталин исчеркал диалог Анатоля Франса «О Боге», - и в одном месте написал свой вывод о причине непостижения людьми Бога: «Следов не знают, не видят. Его для них нет», оставляя таким образом «лазейку» для бытия Божиего. Нельзя не отметить и факты пародирования Сталиным некоторых религиозных черт в тщательно выстраиваемом им культе своей собственной персоны, а также в культе Ленина, в коммунистической символике. Для последовательного атеиста такие действия представляются невозможными.

Я убежден, что по своему отношению к религии Сталин был агностиком, то есть человеком, не веровавшим ни в существование Бога, ни в его отсутствие. Это обстоятельство (а не выдуманное сталинское «православие», как многие считают) и облегчило ему маневрирование в отношении религии и Церкви в годы войны. Для него этот атеистический момент не являлся вопросом принципа.

Выражал ли он где-то в своих речах, в своих текстах отношение к вере, Богу, Русской Православной Церкви?

Да, выражал неоднократно и в 1920-е годы, и это его отношение было последовательно отрицательным. Приведу на эту тему пару цитат. Так, в своей беседе с американской рабочей делегацией в 1927 году он объявил, что дело ликвидации религиозного духовенства будет доведено до конца, а в беседе с рабселькорами 1928 года сказал, что «наша страна признала, что религия не нужна», призвал издевательски высмеивать духовенство и объявил: «конечно, мы за то, чтобы превратить все церкви в клубы».. Надо иметь в виду, что эти тексты были рассчитаны на публичные выступления перед партийной и рабоче-крестьянской аудиториями. У Сталина нет отдельных речей или статей, полностью посвященных религиозным проблемам, но фрагменты на эту тематику у него есть, и в своей книге «Сталин. Власть. Религия» я их анализирую.

До сих пор идут споры о масштабе репрессий по отношению к верующим людям и духовенству. Одни говорят, что в 37-38 годах было расстреляно более 100 тыс. человек (именно за веру), другие опровергают эти цифры. А есть ли достоверная статистика?

Такой достоверной статистики нет. Вернее, цифра 100 тысяч человек была озвучена в начале 90-х годов, в докладе А.Н. Яковлева, председателя созданной еще в конце 80-х правительственная комиссии по реабилитации репрессированных граждан. В число этих 100 тысяч включались не только священноцерковнослужители, но и алтарники, просфорницы, свечницы, церковные старосты. Сюда же включались и обновленческие священники, и любые сектанты, и верующие других конфессий - словом, все те, кто каким-то образом ассоциировался с религиозной верой.

Не очень понятно при этом, какими именно документами пользовалась эта правительственная комиссия и каким образом можно проверить ее выкладки. Опять же, возникает вопрос: кого считать в этой связи верующими людьми (в виде объектов такого подсчета)? Наверное, надо вести речь об активных мирянах, осужденных именно с формулировками, предполагающими их активное участие в жизни той или иной конфессии. Сколько было таких? Кто и как возьмется их посчитать при нынешних условиях закрытости для исследователей большинства архивно-следственных дел эпохи репрессий? Известно, что священноцерковнослужители и активные миряне репрессировались в ходе массовых операций в категории «антисоветские элементы» наряду с «кулаками» и «уголовниками». Но ведь и среди «кулаков» тоже были активные члены церковных общин. А в «национальных операциях» репрессировались представители духовенства и верующих самых разных конфессий. Отдельный вопрос: кого из этих верующих считать пострадавшими именно за веру, а кого - просто попавшими в мясорубку сталинских репрессий. Чтобы ответить, нужно изучать следственные протоколы в каждом конкретном деле.

Поэтому корректнее было бы сказать так: в 1937-38 годах по представителям всех конфессий был нанесен чудовищный удар. А установить более или менее точное число пострадавших - дело будущего.

Были ли гонения на Церковь и верующих конца 30-х годов как-то мотивированы идейно, имели ли они четкую цель, были ли спланированы? Если да, то ставилась ли специальная задача искоренения религиозной веры?

Были. Их идейная мотивация вытекала из сразу двух сталинских теорий, реанимированных им на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП (б) 1937 года: обострения классовой борьбы по мере продвижения социализма - и едином фронте врагов социализма, объединяющем все враждебные силы, от «троцкистов» до «церковников». Четкая цель была - максимально вытеснить все лишние элементы из идейно однородного общества. В частности, не дать им воспользоваться правом, дарованным новой Конституцией 1936 года, чтобы получить представительство в центральных и местных органах власти на выборах 1937-1938 годов. Все репрессии были спланированы и контролировались в центре, что не исключало и эксцессов местных исполнителей на местах. Когда Сталин посчитал, что эта цель в значительной мере достигнута, он свернул «большой террор» (при этом ликвидировав и часть непосредственных исполнителей).

Насколько неожиданным был для народа и власти поворот Сталина в отношениях с Церковью в 1943 году?

Он не был неожиданным ни для народа, ни для власти, потому что уже с 1941 года, в связи с войной, к нему велась активная подготовка, - была свернута антирелигиозная пропаганда в стране, власть стала контактировать с церковными структурами.

Являлся ли этот поворот Сталина результатом внутренней борьбы, какого-то пересмотра ценностей?

Нет каких-либо источников, позволяющих считать так. Если анализировать разные факты деятельности Сталина и до, и после войны, - можно с уверенностью утверждать, что никакого «пересмотра ценностей» у него было. Просто он решил, что в этот исторический период такая политика для государства более выгодна. Не надо романтизировать Сталина, искать в нем выдуманную духовную основу. В основе поворота - прагматические соображения.

То есть - отношения с союзниками и политика немцев на оккупированных территориях?

Сыграли свою роль оба этих фактора. Но второй сказывался больше. Немцы на оккупированных территориях особо не благоприятствовали религии, но и часто не препятствовали. Здесь важно вспомнить и Псковскую православную духовную миссию, организованную с согласия руководства оккупантов, и деятельность митрополита Сергия (Воскресенского), других священников, обвиненных потом в коллаборационизме, и открытие множества храмов на оккупированных территориях, закрытых прежде в 1920-30-е годы советской властью. Сталин испугался этого идущего в оккупации на самом деле снизу возрождения церковной и религиозной жизни, - вот и мотив перехватывания инициативы по контролю за этим процессом играл, мне представляется, в этой связи значительную роль. Борьба за влияние на верующих советских граждан была важным в этой связи обстоятельством.

Играло свою роль и поднимание темы необходимости более мягкой политики по отношению к Церкви и верующих со стороны союзников (англичан), хотя это и не было главным фактором.

То, что с первых же часов войны Церковь заняла четкую антигитлеровскую позицию, повлияло ли на поворот 1943 года? Или непосредственной связи тут не было?

Безусловно, с этим была непосредственная связь. Сталинский режим стремился выжить и удержаться в этой войне, - поэтому народ надо было объединять всеми возможными способами для противостояния агрессору. Патриотическая позиция Церкви прямо обусловила дальнейший поворот власти в сторону значительного смягчения прежней антирелигиозной политики.

Обращение к народу в 1941 году «братья и сестры» было искренним или Сталин сознательно использовал внутрицерковный оборот с целью добиться расположения людей? Почему до сих пор так много споров вокруг этого обращения?

Сталин сознательно использовал внутрицерковный оборот с целью добиться расположения людей. Он употребил в своем обращении не только этот оборот, поскольку стремился «охватить» своей речью как можно большее число людей.

Какие реальные послабления были сделаны Церкви после встречи 1943 года? Не слова, а факты?

Разрешение Поместного Собора, восстановление Патриаршества и избрание Патриарха, восстановление церковной иерархии, открытие многих тысяч храмов и приходов, открытие некоторых монастырей, восстановление, пусть в очень ограниченных размерах, духовного образования, большее благоприятствование в вопросах аренды земли и свечного производства.

Нет, нельзя. Антицерковные гонения возобновились вскоре войны. Главным было в такой политике - запереть церковную жизнь только в пределах церковной ограды, исключить для Церкви любую благотворительность, просвещение, миссионерство, не давать ей никакой обратной связи с обществом, опутать религиозную жизнь многочисленными ограничениями. То есть держание религии и Церкви в таком своеобразном «гетто». Это сознательно делалось Сталиным и руководством страны, снова арестовывались и бросались в лагеря тысячи активных священников и мирян.

Начался этот антирелигиозный откат в 1948 году. Его причина в том, что Сталин разочаровался в эффективности использования Русской Православной Церкви в международных делах, после крушения его амбициозного плана созвать в Москве Вселенский Собор и сделать Москву своего рода «православным Ватиканом». Об этом неосуществленном плане Сталина существует прекрасное исследование замечательного историка Ольги Васильевой. Вселенский Собор должен был провозгласить объединение всех православных церквей под началом Патриарха всея Руси в Москве. Таким образом, Сталин считал, что кремлевское руководство, используя церковные каналы, получит в мире уникальные рычаги для трансляции советского (имперского) влияния, то есть в большей мере сможет использовать церковные структуры во внешней политике. Однако план этот был сорван в связи с тем, что ряд восточных церквей отказался прислать в Москву своих представителей. И пришлось объявить несостоявшийся «Вселенский собор» «совещанием».

С августа 1948 года был введен запрет на открытие новых церквей и молитвенных домов любых конфессий на всей территории СССР (он действовал до смерти Сталина) - при том, что открытые ранее храмы все чаще стали закрываться (статистику я тоже привожу в книге), усилился полицейский контроль над епископами и священноцерковнослужителями, запрещались крестные ходы и любые службы вне церковных зданий, правительство инспирировало и поддерживало процесс деградации духовно-учебных заведений и морального оскудения священноцерковнослужителей, насыщало духовную среду чекистскими сексотами и провокаторами, раздуло провокационное «Саратовское дело», занималось новыми репрессиями, цензурировало проповеди - так, известный святитель Лука (Войно-Ясенецкий) был лишен права проповедовать...

Как у Сталина складывались отношения с Церковью в последние годы его жизни?

Они у него вообще никак не складывались. Последний раз он принял Патриарха в апреле 1945 году, и с тех пор ни один религиозной деятель (любой конфессии) у Сталина на приеме не был. Патриарх Алексий пытался добиться приема у Сталина через обращения к Карпову (председателя Совета по делам РПЦ), - в связи с антирелигиозным «откатом» 1948-1949 годов. Карпов сообщил Сталину об этих просьбах (такие документы есть), но в приеме Патриарху Алексию тот отказал.

В чем же причина появления апокрифов насчет Сталина и Церкви? Все высосано из пальца, или были какие-то факты, вокруг которых затем складывались легенды? Ведь, к примеру, митрополит Гор Ливанских Илия действительно приезжал в СССР. Что об этом известно?

Причина - в потребности определенной части общества в сильной диктаторской власти, в крепкой руке, когда великий вождь будет решать за них все важные вопросы. Это своего рода состояние вечного инфантилизма. Ну а для полноты восприятия такого вождя нужно, чтобы этот вождь опирался на традиционные духовные основы, или нужна хотя бы иллюзия, что он на них опирается. Поэтому выдумывается легенда о «православном Сталине» и изобретаются под нее соответствующие апокрифы. В такого рода литературе можно встретить утверждения, что Сталин «богоданный вождь» или что он «святой православной император», зиждитель и вождь великой православной Империи, которая всегда жива и «никогда не умирает» и тому подобные совершенно мифологические вещи.

Подобные апокрифы о «православном Сталине» именно высосаны из пальца и никакой фактической основы не имеют. Да, митрополит Илия (Карам) приезжал в СССР после войны, но никакой встречи со Сталиным у них не было, выдумкой является и история о переданном Илии (Карамом) Сталину в 1943 году известии о видении ему Богородицы с требованием разрешить Церковь для победы над врагом, чему якобы Сталин внял. Это не подтверждено никакими источниками.

Даже среди священников сейчас встречаются сталинисты. Как к этому относиться?

Священники-сталинисты, безусловно, есть. К этому надо относиться как к социальному и духовному злу. Обращать к ним какие-либо аргументы бессмысленно, они не способны их услышать, раз уж создатель и вождь бесчеловечной тоталитарной системы Сталин для них является объектом почитания. Можно только молиться о том, чтобы Господь их вразумил. А вот мирян-сталинистов надо просвещать, рассказывать им о реальных делах Сталина, стараясь освобождать их из плена пропагандистских выдумок и просталинской мифологии.