Слово «реминисценция» - это искусствоведческий термин. Употребляют его тогда, когда в одном художественном тексте обнаруживают цитату из другого художественного текста. Причём чаще всего речь идет о неточных цитатах, которые только напоминают читателю (зрителю, слушателю) о каких-то других авторах или их текстах-предшественниках. Это не обязательно литераторы или литературные произведения. Реминисценции можно встретить и в картине художника, и в музыкальном произведении, и в кинофильме. Они могут использоваться автором намеренно (то есть быть осознанным приёмом, рассчитанным на память и ассоциативное восприятие читателя, зрителя, слушателя), а могут появляться в тексте и невольно - дело в том, что сознание любого художника всегда «пропитано» такими цитатами из чужих текстов. Так, поэт всегда держит в своей памяти множество чужих стихотворных строчек, композитор - чужих музыкальных фраз и т.п.

Появление реминисценций в художественном тексте никогда не бывает случайным. Чуть ниже мы убедимся в этом. Используя чужой текст, художник, как правило, полемизирует с его создателем или, напротив, присоединяется к тем мыслям, которые были высказаны до него. Когда мы обнаруживаем в художественном произведении реминисценции, мы чувствуем, что его автор словно вступает в диалог с тем, кого цитирует. В любом случае реминисценция оказывается средством расширения смысла произведения.

Конечно, уловить в художественном произведении чью-то цитату, тем более неточную, очень трудно. Для этого нужно быть образованным человеком. В нашем случае речь идет о литературе, значит, нужно быть образованным читателем, то есть иметь большой читательский опыт. Однако умение обнаружить такую «внутреннюю диалогичность» произведения приносит читателю большое удовольствие, точнее, интеллек­туальное наслаждение. Словом, игра стоит свеч.

Бывают эпохи, когда «пронизанность» художественных произведении «чужим» словом особенно велика; тогда реминисценции входят в структуру произведения как его важнейшая составная часть. /9/ Прочитать произведение, не замечая их, нельзя. Так было в пушкинские времена, в поэзии Серебряного века и в постмодернистской литературе конца XX - начала XXI вв.

Например, внутренняя диалогичность петербургской поэзии 1910-х гг. была настолько важным её качеством, что в это время существовало мнение: «стих - ничей, потому что он есть никому не принадлежащая и всеми созидаемая мысль» (И. Анненский). О стихах самого И. Анненского О. Мандельштам писал: «Иннокентий Анненский уже являл пример того, чем должен быть органический поэт: весь корабль сколочен из чужих досок, но у него своя стать». А вот слова другого современника, поэта Бориса Садовского: «И стих дрожит, тобой рожденный. / Он был моим, теперь ничей...» Неслучайно в «Поэме без героя» Анны Ахматовой возникает образ общего черновика начала века («Я на твоем пишу черновике...»).

Поэты этого времени использовали реминисценции из русской и европейской классики, из современной поэзии и из собственных произведений. Их можно встретить у Блока и Маяковского, у Мандельштама и Есенина, у Цветаевой и Ахматовой.

А теперь посмотрим, что даёт нам видение реминисценций.

О. Мандельштам. «Я скажу тебе с последней...»

Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Ангел мой.

Там, где эллину сияла
Красота,
Мне из чёрных дыр зияла
Срамота. /10/

Греки сбондили Елену
По волнам,
Ну, а мне - солёной пеной
По губам.

По губам меня помажет
Пустота,
Строгий кукиш мне покажет
Нищета.

Ой ли, так ли, дуй ли, вей ли -
Всё равно;
Ангел Мэри, пей коктейли,
Дуй вино.

Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Всё лишь бредни - шерри-бренди, -
Ангел мой.

«Что за бессмыслица!» - возможно, скажете вы. Да ещё какая-то легкомысленная: «шерри-бренди» (явно напиток), «дуй вино» и ритм какой-то разухабистый. Дурака поэт валяет, да и только! А если вы почитаете другие стихи, созданные Мандельштамом в это же время, то удивитесь ещё больше. Например, стихи «Ленинград», «Мы с тобой на кухне посидим...» или вот это:

Помоги, Господь, эту ночь прожить,
Я за жизнь боюсь, за твою рабу...
В Петербурге жить - словно спать в гробу.

Как могло случиться, что поэт одновременно с трагическими стихами пишет строчки, показавшиеся нам такими легкомысленными?..

Попробуем найти ответ на этот вопрос. В стихотворении «Я скажу тебе с последней прямотой...» наше внимание привлекли слова «греки сбондили Елену по волнам». «Сбондили» - в современном нелитературном, разговорном языке значит «украли». Но почему применительно к прекрасной Елене, судьба которой, как повествуют о том предания древних греков, стала причиной Троянской войны, поэт употребляет такое слово? Его нет даже в одном из лучших словарей современного русского языка - словаре С.И. Ожегова. /11/ Вы сможете найти его только, пожалуй, в словаре синонимов. Задача составителя такого словаря - привести как можно больше синонимов к тому или иному слову, а они имеют не только тонкие смысловые отличия, но, как правило, и разную стилистическую окраску, принадлежат к разным стилевым пластам языка.

На возникшие вопросы поможет ответить другая особенность этого поэтического текста. Стоит задуматься над тем, к какой Мэри обращается поэт? Не та ли это Мэри, которая поёт «уныло и протяжно» в одной из «маленьких трагедий» Пушкина - «Пире во время чумы»?

Прочитайте произведение А.С. Пушкина, Печальная и нежная песнь Мэри не мешает ей быть участницей пира и, если использовать выражение О.Э. Мандельштама, «дуть» вино. Пир во время чумы не может не показаться кощунственным. Вместе с тем очевиден и трагизм происходящего: все пирующие - сами на краю гибели. Об этом свидетельствует первый же монолог-тост одного из участников пира, посвящённый Джексону, который «тому два дня» был ещё среди пирующих, но теперь ушёл «в холодные подземные жилища».

В стихотворении О.Э.&nbap;Мандельштама лирический герой тоже оказывается среди пирующих: слова «дуй вино» просторечны в такой мере, что почти интимны, с такими словами можно обратиться, пожалуй, только к собутыльнику. Пир этот и подобен пушкинскому, и отличен от него. Разгул чумы происходит и в мире Мандельштама. Только это другая чума, «чума» сталинского времени. Потеряв значение реальной заразы, она не стала менее страшной. Легкомысленность стихотворения оказалась мнимой. Оно не выпадает из ряда других трагических стихотворений Мандельштама того времени. Как и у Пушкина, перед нами песнь (обратите внимание на регулярность ритма, на рефрен). Это тоже песнь накануне небытия, рядом с ужасом небытия. Потому-то

Там, где эллину сияла
Красота,
Мне из чёрных дыр зияла
Срамота.

Потому-то грекам - Елена, а поэту - «пеной» по губам; «пустота» и «кукиш», показанный нищетой. Слова, кажущиеся совершенно не поэтическими, слова разговорного и даже просторечного стиля оказались уместными и даже необходимыми, а для нас с вами стали стилистическим ключом к пониманию стихотворения. Они выразили состояние лирического героя, ощущающего и себя и мир стоящими на краю гибели. /12/ Человек, говорящий «с последней прямотой», не выбирает слов - не выбирает их и лирический герой О. Мандельштама. Их отбирает поэт, показывающий состояние такого человека.

В стихотворении Мандельштама соединились слова, принадле­жащие к разным стилям речи. Самым органичным образом вошло сюда и «воспоминание» о песне пушкинской Мэри. Это не механическое соеди­нение. Это тот случай, когда нарушение единства создаёт новое единство, индивидуально-поэтический стиль. Пожалуй, именно о таком единстве писал А.С. Пушкин: «Истинный вкус состоит не в безотчётном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и со­образности» . Индивидуальный литературный стиль - не только особенность словесного строя произведения. Это совокупность многих сторон художественного мира произведения, многих приёмов, использованных автором для создания этого художественного мира. Так, стиль стихотворения «Я скажу тебе с последней...» создаётся и ритмикой, и жанровыми особенностями, и композицией, развивающей параллель между сюжетами античного мифа о прекрасной Елене, «маленькой трагедии» Пушкина и оригинальным сюжетом стихотворения Мандельштама. Как мы видели, не последнюю роль играет здесь и реминисценция из «Пира во время чумы» А.С. Пушкина.

В. Шаламов. «Шерри-бренди» (из книги «Колымские рассказы»)

Читая «Колымские рассказы» Варлама Шаламова, попадаешь в особый мир. Здесь всё необычно: бытовые установления; предметы, окружающие людей. В этом мире человек чувствует себя отрезанным от своего прошлого.

«Багрецов негромко выругался. Он оцарапал палец, текла кровь. Он присыпал рану песком, вырвал клочок ваты из телогрейки, прижал - кровь не останавливалась.

Плохая свёртываемость, - равнодушно сказал Глебов.

Ты врач, что ли? - спросил Багрецов, отсасывая кровь.

Глебов молчал. Время, когда он был врачом, казалось очень далёким. Да и было ли такое время» .

Если точнее определять качество такой жизни, правильнее сказать, что человек не живёт, а выживает. Вот почему повествование в «Колымских рассказах» фиксирует самые простые, примитивно простые вещи. Детали очень скупы - они подвергаются жёсткому отбору и передают только основ­ное, жизненно важное. Чувства многих героев Шаламова притуплены. /13/

Может показаться, что душевная жизнь героев Шаламова всегда примитивна, что человек, потерявший связь со своим прошлым, не может не потерять себя и перестаёт быть сложным. Однако это не так. Например, герой рассказа «Кант» смотрит на мир взглядом художника:

Ещё более отличается от других герой рассказа В. Шаламова «Шерри-бренди» - он поэт. Поэт, находящийся на краю жизни; мыслит он философски. Словно со стороны наблюдает за всем, в том числе и за тем, что происходит с ним самим:

«...он не спеша думал о великом однообразии предсмертных движений, о том, что поняли и описали врачи раньше, чем художники и поэты».

Как и любой поэт, о себе он говорит как об одном из многих, как о человеке вообще. В его сознании всплывают стихотворные строки и образы: Пушкин, Тютчев, Блок... Он размышляет о жизни и поэзии. Мир сравнивается со стихами; стихи оказываются жизнью.

«Строфы и сейчас легко вставали, одна за другой, и, хоть он давно не записывал и не мог записывать своих стихов, всё же слова легко вставали в каком-то заданном и каждый раз необычайном ритме. Рифма была искателем, инструментом магнитного поиска слов и понятий. Каждое слово было частью мира, оно откликалось на рифму, и весь мир проносился с быстротой какой-нибудь электронной машины. Всё кричало: возьми меня. Нет, меня. Искать ничего не приходилось. Приходилось только отбрасывать. Здесь было как бы два человека - тот, который сочиняет, который запустил свою вертушку вовсю, и другой, который выбирает и время от времени останавливает запущенную машину. И, увидя, что он - это два человека, /14/ поэт понял, что сочиняет сейчас настоящие стихи. А что в том, что они не написаны? Записать, напечатать - всё это суета сует. Всё, что рождается небескорыстно, - это не самое лучшее. Самое лучшее то, что не записано, что сочинено и исчезло, растаяло без следа, и только творческая радость, которую ощущает он и которую ни с чем не спутать, доказывает, что стихотворение было создано, что прекрасное было создано» .

Кто этот герой? Быть может, сам Шаламов, всю жизнь считавший себя скорее поэтом, чем прозаиком? Спустя годы Шаламов напишет стихи, которые по своему настроению заставляют вспомнить этот рассказ:

Вот так умереть - как Коперник - от счастья,
Ни раньше, ни позже - теперь,
Когда даже жизнь перестала стучаться
В мою одинокую дверь.

Когда на пороге - заветная книга,
Бессмертья загробная весть,
Теперь - уходить! Промедленья ни мига!
Вот высшая участь и честь.

Но почему рассказ называется «Шерри-бренди», если в его тексте подобные слова даже не упоминаются? И тут нужно вспомнить ещё одного поэта - мы только что читали его стихи. Это О. Мандельштам. В контексте стихотворения «Я скажу тебе...» «шерри-бренди», скорее всего, читается как «чепуха». Название рассказа Шаламова самым прямым образом связано с этим значением слова; оно передаёт ту философскую позицию, то состояние «над» миром страдания, которое ощущает умирающий поэт.

Ещё важнее другое. Обезличенное и жестокое тоталитарное госу­дарство пытается насильственно оторвать человека (и поэта) от мира культуры и поэзии (в том числе поэзии Мандельштама). Название реминисценция - «Шерри-бренди» - говорит нам о том, что эти связи человека не прерваны.

Можно ли считать, что герой писателя - это Мандельштам и перед нами попытка реконструкции размышлений конкретного человека? И да и нет. Главное, что перед нами человек, сохранивший свое человеческое лицо, и этот человек - поэт.

«Простая» проза Шаламова вообще пронизана реминисценциями. Так, рассказ «На представку» начинается с фразы Играли в карты у коногона Наумова - сравните с началом «Пиковой дамы» А.С. Пушкина: /15/ «Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова». Герой рассказа «Дождь», задумавший членовредительство , освобождает огромный валун от земли, в которую тот врос, и неожиданно для читателя цитирует Мандельштама. Как пишет повествователь, «из этой тяжести недоброй я думал создать нечто прекрасное - по словам русского поэта. Я думал спасти свою жизнь, сломав себе ногу».

Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,
Я изучал твои чудовищные рёбра, -
Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам...

О. Мандельштам. «Notre Dame»

Какую роль играют у Шаламова эти цитаты? Обычно повесвователь вспоминает их словно мимоходом. Рассказ тут же уводит нас от повести Пушкина или стихотворений Мандельштама в другой мир.

У Шаламова вместо описанного у Пушкина мира светской игры, идущей по правилам (в которые не хочет и не может вписаться азартный Германн), мы попадаем в мир картёжников-каторжан, не только готовых проиграть всё, что у них есть (одежду, подушку, одеяло), но способных убить человека, - не имеющего к игре никакого отношения. Убить только потому, что он отказался снять с себя и отдать свитер - «последнюю передачу жены перед отправкой» .

«Прекрасное» Мандельштама не имеет ничего общего с тем «прекрас­ным», которое думает создать герой рассказа Шаламова «Дождь». В первом случае это «здание» искусства, во втором - умение искалечить себя.

Реминисценции словно случайно всплывают в сознании человека, кажутся неуместными в том жестоком мире, который изображает Шаламов. С особенной силой, они подчёркивают жестокость этого мира. И всё же... если реминисценции появляются, значит, эти кирпичики культуры ещё существуют в сознании шаламовского героя? /16/

Лингвистика для всех. Зимняя лингвистическая школа - М., 2004. - с. 9-16

Примечания

Все права на распространение и использование произведений Варлама Шаламова принадлежат А.Л.. Использование материалов возможно только при согласовании с редакцией ed@сайт. Сайт создан в 2008-2009 гг. на средства гранта РГНФ № 08-03-12112в.

Мандельштамы и Рига

Mа Vоiх аigrе еt fаssе... Р.Verlain

Я скажу тебе с последней
Прямотой:

Ангел мой.

Там, где эллину сияла
Красота,
Мне из черных дыр зияла
Срамота.

Греки сбондили Елену
По волнам,
Ну, а мне — соленой пеной
По губам.

По губам меня помажет
Пустота,
Строгий кукиш мне покажет
Нищета.

Ой ли, так ли, дуй ли, вей ли —
Все равно;
Ангел Мэри, пей коктейли,
Дуй вино.

Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Все лишь бредни — шерри-бренди, —
Ангел мой.

Мандельштамы и Рига

"Куда мне деться в этом январе?
Открытый город сумасбродно цепок..."
О.Мандельштам.

В один из последних, из длинной череды праздничных зимних дней, вечер, я шла по городу
и эти строки замкнули цепочку ощущений в моей голове. Город, растворял человеческое сознание в своих
фантастических силуэтах и создавал подобие астральной невесомости, когда ты будучи здесь, бестелесно переносишься во времена, когда другие люди, подобно нам сегодняшним, думали, что будут на этой земле всегда и другие события, казались неимоверно важными и исторически-полновесными.

...Вот маленький мальчик Ося едет к своим бабушке с дедушкой из летящего Петербурга, в незнакомую Ригу. Улица Авоту, (тогда в обиходе было более популярно ее русское название- Ключевая), тогдашний не центр, скорее место, где жил народ трудовой:-извозчики, торговцы, мелкие служащие.
К слову, буквально через несколько лет, на этой же улице, по-соседству, появится другой чернобровый мальчик, которому суждено будет стать символом следующего этапа истории- в 1911 году на ул. Авоту 4, родился Аркадий Райкин...

Самое известное воспоминание Мандельштама о Риге и Юрмале тех лет, в книге- «Шум времени», написанной в 1923 году:

«Когда меня везли в город Ригу, к рижским дедушке и бабушке, я сопротивлялся и чуть не плакал. Мне казалось, что меня везут на родину непонятной отцовской философии. Двинулась в путь артиллерия картонок, корзинок с висячими замками, пухлый неудобный домашний багаж. Зимние вещи пересыпали крупной солью нафталина. Кресла стояли как белые кони в попоне чехлов... Дедушка - голубоглазый старик в ермолке, закрывавшей наполовину лоб, с чертами важными и немного сановными, как бывает у очень почтенных евреев, улыбался, радовался, хотел быть ласковым, да не умел - густые брови сдвигались... Добрая бабушка в черноволосой накладке на седых волосах и в капоте с желтоватыми цветочками мелко-мелко семенила по скрипучим половицам и все хотела чем-нибудь угостить. Она спрашивала: «Покушали? Покушали?» - единственное русское слово, которое она знала. Но не нравились мне пряные стариковские лакомства, их горький миндальный вкус...»

Осип Мандельштам

И вот еще, о Юрмальском лете:

«Рижское взморье - это целая страна. Славится вязким, удивительно мелким и чистым желтым песком и дырявыми мостками в одну и две доски, перекинутыми через двадцативерстную дачную Сахару. Дачный размах рижского взморья не сравнится ни с какими курортами. Мостки, клумбы, палисадники, стеклянные шары тянутся нескончаемым городищем, все на желтом, каким играют ребята, измолотом в пшеницу канареечном песке. Латыши на задворках сушат и вялят камбалу, одноглазую, костистую, плоскую, как широкая ладонь рыбу. Детский плач, фортепианные гаммы, стоны пациентов бесчисленных зубных врачей, звон посуды маленьких дачных табльдотов, рулады певцов и крики разносчиков не молкнут в лабиринте кухонных садов, булочных и колючих проволок... От чопорного Бильдерингсгофа до скученного и пахнущего пеленками еврейского Дуббельна...»

Чтобы понять причину напряжения, связанного с посещением рижских стариков петербургским внуком Осей, нужно немного понять геометрию семейных отношений. Здесь не все так однозначно. Ведь не зря, религиозное еврейство, даже не считает поэта Мандельштама евреем.

Я не ставлю своей задачей сегодня пересказать биографию поэта. Об этом, на самом деле написано очень много, причем людьми имеющими доступ к архивам и занимающимися вопросом профессионально. Поэтому тем кто хочет глубже и подробнее, а это, действительно невероятно интересно, ниже дам ссылки на значимые, как мне кажется, источники, а пока, лишь штрихами каркас:

Мама, -Флора Вербловская, родом из Вильно, из семьи с еврейскими корнями, но прорусской ориентацией, выпускница русской гимназии, родственница семейства Венгеровых (известного историка русской литературы Семена Афанасьевича Венгерова, его сестер Зинаиды-литературного критика и Изабеллы-знаменитой пианистки, профессора фортепьяно в Санкт-Петербургской консерватории). Семья мамы-это изящный русский язык, русская культура и, по некоторым данным, дальнейшее крещение Осипа, для того чтобы обойти квоту иудеев при поступлении в Петербургский университет.

Мама Осипа Мандельштама - Флора Вербловская

Папа-Эмиль Вениаминович, полная мамина противоположность. Из серьезной религиозной еврейской семьи, с глубокими и благородными корнями, с огромным количеством незаурядных людей, в разных областях и сферах. Папа-почитавший Тору, в молодости, даже сбежавший из Двинска в Берлин, где учился философии, но вынужденный вернуться и по воле родителей, ставший хорошим ремесленником,-мастером перчаточного дела.
Дед, Вениамин Осипович, родился в еврейском местечке Жагоры, тогдашняя Курляндия, нынешняя Литва, от куда (точнее из Ковенской губернии), вышло огромное количество известнейших российских граждан.

Папа Осипа Мандельштама -Эмиль Вениаминович

Детство в семье, где конфликт интересов между родителями, даже не пытался скрываться, где вокруг.- восхитительный русский язык Петербурга и мамы, где непонятные рижские бабушка с дедушкой, и неловкие их попытки адаптации внука в еврейскую атмосферу, все это сложно, болезненно, неумело. Результат- непонимание отца, практически до смерти мамы, потом несколько лет сближения, до, опять, смерти, но уже самого поэта...

Трагизм ситуации семейной, как и все в мире, уравновесил чашу весов, появлением в Истории великого русско-писавшего поэта, так или иначе, но связанного детством с нашим городом и с нашей Ключевой улицей.

Но вопрос, который волнует меня на протяжение уже многих лет, это возможная связь поэта Осипа Мандельштама, рожденного 14.01.1891 года в Варшаве, с его, вероятным родственником, не менее талантливым, но намного реже вспоминаемом, а то и не всем известным, изумительным рижским архитектором Паулем Мандельштамом, родившимся в 06.09.1870, все в тех же Жагорах, где, родился и дед поэта, Вениамин.

Пауль Мандельштам

Учитывая, что население городка на тот период, составляло около 3000 жителей, а евреев из них было примерно половина, то вполне реально предположить, что дед поэта имел общие корни с семьей будущего рижского архитектора.

Пауль Мандельштам, оставил в нашем городе, такие шедевры, что мне до сих пор не ясно, почему это имя до сих пор где-то в тени. Все, определенно все, кто хоть раз был в Риге, видели и знают его творения, начиная от Домской площади (бывший коммерческий банк, нынешнее здание Латвийского радио), по всему центру, (жилые дома на улицах Элизабетас, Марсталю, Калькю, Артилерияс, Пулквежа Бриежа, Лачплеша, Таллинас, Аудею и еще и еще..) до самых до окраин, включая трамвайное депо на Фридриха, особняки в Межапарке и молельный дом на еврейском кладбище...

Талантливый человек, мирный по всей своей сути, был убит нацистами в 1942, в городе, где остались его дома, окнами, смотрящими на мир...

Вот такая история о двух Мандельштамах, точнее проект работы, котoрой я продолжаю заниматься и которая мне невероятна интересна, ибо она вновь о фантастических людях, которые ходили по моему любимому городу.

За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых кровей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе,

Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.

Осип Мандельштам.

Мемуары младшего брата Осипа Мандельштама - Евгения Мандельштама можно прочитать

Рубрика:

Полироль кузова жидкое стекло купить

Post Views: 3

Кому-то он покажется слишком скучным и угрюмым, другие же видят в нем классическую сдержанность и мощь. Полироль кузова жидкое стекло купить главным отличием автомобиля является именно то, что модель имеет отличные мощностные параметры. Именно поэтому на российском рынке она пользуется особой популярностью среди жителей отдаленных районов.

Мерседес Гелендваген часто называют брутальной машиной, которая абсолютно не подходит для девушек. Но в последнее время представительниц прекрасного пола все чаще можно видеть за рулем авто. Изменения внешности сделали модель более представительной. Если ранее это был полностью милитаристический стиль, то теперь модель вполне можно назвать имиджевой, при помощи которой можно подчеркнуть свой особый статус.

Обновления касаются как внешней, так и внутренней частей. Но если продумывая дизайн корпуса производитель больше внимания уделяет именно самой внешности, то вот в салоне главный упор делается на функционал, чтобы были учтены все современные возможности, новшества, которые обеспечивают комфортную и безопасную езду. Эти внедорожники одно время вовсе использовались только для перевозки военных, поездок в труднодоступные районы. Сейчас их все чаще можно увидеть в городах. Поколение современных автомобилей отличается в первую очередь функционалом, хотя определенные категории машин также имеют запоминающийся оригинальный дизайн. Но при этом все же немного менее милитаристическим стал стиль. Теперь это просто представительное авто, в котором отсутствуют какие-либо дополнительные элементы декора.

Цвет Гелендвагена черный стал уже настоящей классикой. На кузове отсутствуют какие-либо украшения, но в более новых моделях есть возможность дополнительного выбора панорамной крыши. Передняя часть весьма внушительная, имеет дополнительную защиту. Колеса и диски выполнены из надежного материала, крупногабаритные. Новая модель имеет множество дополнительных модификаций, которые помогли сделать авто не только более привлекательным внутри, но и более надежным, безопасным. В новом Гелике фото салона можно сделать с любого ракурса, благодаря более широким окнам, возможности выбора панорамной крыши. Сразу бросается в глаза отличительность премиальной версии.

В первую очередь более удобной стала приборная панель. Теперь там только самое нужное, но при этом функционал был расширен. Более удобным и миниатюрным стало рулевое колесо. Сзади достаточно пространства для троих пассажиров. При необходимости их можно сложить, чтобы увеличить объем багажного отделения. Передние сидения имеют множество режимов наклона, регулируются по высоте.

Post Views: 3

Был у нас на факультете тройственный союз. Юлька, Настя и я. Три темноволосые грации: от светло-каштанового до почти черного. Сейчас внаши приключения вспоминать немножко грустно - слишком много с тех пор утекло воды в разные стороны. Но тогда, 15-17 лет назад (жесть какая!), мы замечательно тусовались. Для меня, одаренной девочки из худшей школы района, эта веселая дружба была манной небесной: девчонки попались такие умные, развитые и неординарные, что приходилось постоянно работать над собственным несовершенством.

Но суть не в том. Почти сразу после поступления мы записались на спецкурс Игоря Леонидовича Волгина по Достоевскому, Булгакову и Мандельштаму (позор на мои два седых волоса, точное название не помню). Изначально я повелась на своего любимца Михаила Афанасьевича, а девчонки - на Федора Михайловича. Мотивация довольно быстро изменилась: уже через пару лекций мы ходили не на Булгакова и Достоевского, а на Волгина - нормальная реакция нормальных журфаковских девочек. Он читал эти лекции так, что не полюбить его, а заодно и главных героев действа было невозможно. (Спойлер: на этот спецкурс мы с Юлей ходили года три подряд, Настя после перехода на дневное откололась от основного процесса, но иногда составляла нам компанию).

Там было много всего интересного, и именно на этом спецкурсе я впервые услышала мандельштамовское "Я скажу тебе с последней прямотой...". Услышала, прониклась, понравилось. Но забылось. Мандельштам никогда не стоял у меня на книжной полке в первых рядах, я до сих пор плохо знаю его стихи.

И вот в каком-то полуночном политическом треде я натыкаюсь на мираж юности: "Все лишь бредни, шерри-бренди, Ангел мой". И, конечно, вспоминаю стихотворение, а, самое главное, - где я его впервые услышала.

Хотите верьте, хотите нет, но пресловутая волшебная сила - не знаю, искусства или воспоминаний - что-то со мной сделала. Что-то очень хорошее. Вот уже час я проговариваю мысленно эти строчки, а вокруг все наполняется потихонечку первыми вздохами весны. Не этой - тревожной, болезненной. А той - первокурсной. Тогда весны совсем другие были: много света и талой воды, быстрых слез и до неприличия громкого студенческого смеха. Первые цветы - не в переходах, а где-то еще, не помню - где. Много-много наивного флирта и сильных, уверенных желаний.

И теперь, посреди медленно тлеющего зловония ненависти, скорби, страха, звучат рефреном внезапно найденные стихи. И уже неважно, что между веснами - семнадцать лет: всего на год меньше, чем было нам тогда. Взошло маленькое солнце - именно такое, как я люблю. Неяркое, нежаркое, родное. "Все лишь бредни, шерри-бренди, ангел мой". Да, так и есть. И сегодня, и завтра. Несмотря на то, что именно завтра этому стихотворению исполнится ровно 84 года.

Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Ангел мой.

Там где эллину сияла
Красота,
Мне из черных дыр зияла
Срамота.

Греки сбондили Елену
По волнам,
Ну а мне - соленой пеной
По губам.

По губам меня помажет
Пустота,
Строгий кукиш мне покажет
Нищета.

Ой-ли, так-ли, дуй-ли, вей-ли, -
Все равно.
Ангел Мэри, пей коктейли,
Дуй вино!

Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Все лишь бредни, шерри-бренди,
Ангел мой.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 31.03.2015. Широкая натура
• 29.03.2015. Римейк римейка состоялся
• 26.03.2015. Завтрак
• 23.03.2015. Мужчины каквсегда
• 03.03.2015. Спасибо, Дэвид!
• 01.03.2015. Все лишь бредни, шерри-бренди, Ангел мой

Ежедневная аудитория портала Стихи.ру - порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.